MMIX - Год Быка

«Приснилась неизвестная Маргарите местность – безнадежная, унылая, под пасмурным небом ранней весны. Приснилось это клочковатое бегущее серенькое небо, а под ним беззвучная стая грачей. Какой-то корявый мостик. Под ним мутная весенняя речонка, безрадостные, нищенские, полуголые деревья, одинокая осина, а далее, – меж деревьев, – бревенчатое зданьице, не то оно – отдельная кухня, не то баня, не то черт знает что. Неживое все кругом какое-то и до того унылое, что так и тянет повеситься на этой осине у мостика. Ни дуновения ветерка, ни шевеления облака и ни живой души. Вот адское место для живого человека!

И вот, вообразите, распахивается дверь этого бревенчатого здания, и появляется он. Довольно далеко, но он отчетливо виден. Оборван он, не разберешь, во что он одет. Волосы всклокочены, небрит. Глаза больные, встревоженные. Манит ее рукой, зовет. Захлебываясь в неживом воздухе, Маргарита по кочкам побежала к нему и в это время проснулась».

Парадокс, но утреннее оптимистическое возбуждение Маргариты имело причиной именно этот безнадёжно тревожный сон. А между тем сон Маргариты, случившийся в то же время, что и сны обитателей клиники Стравинского, это ещё одна нить, связывающая две части Романа.

Возможно, главное отличие второй части от первой – это активное участие Маргариты во всех оставшихся главах, не исключая и две ершалаимские. Между тем в части первой Маргарита отсутствует, если не считать печального рассказа Мастера из 13 главы. И этот рассказ о земной любви стал ещё одной связью, перекинутой из первой части во вторую. Однако нам стоит тут же, остановившись на мостике между главами и частями, отметить важный момент. Получается, что рассказ о настоящей и вечной любви нас только ожидает? А тот рассказ о любви, вспыхнувшей в переулке рядом с Тверской и сгоревшей в подвальной печурке вместе со страницами романа, был рассказом о любви земной и смертной. Так получается, если мы поняли Автора верно?

Заметим также, что рассказ Мастера из первой части по своему настроению, стилю и содержанию не выпадает из общего ряда глав с первой по 18-ю. Стиль этот не романтический, а трагический в двух ершалаимских главах, или трагикомический – в других главах первой части. Присутствующие фантастические и романтические мотивы служат, скорее, чтобы более выпукло достичь целей вполне сатирических. А во второй части пробуждение Маргариты и похороны Берлиоза как будто освобождают фантастический полёт романтического начала. Получается как будто два берега одного потока – один болотистый и унылый, другой – живописный и крутой, как стены и башни сказочного замка.

Где ещё можно было бы увидеть такое разделение одного произведения, единого замысла на две столь разные по настроению части? Или может быть на два тома одной поэмы в прозе? Да, да, читатель! Каждая из трёх обнаруженных нами между двумя частями связей выводит нас на один и тот же первоисточник. Сожжённый в печке роман мастера не может не ассоциироваться с трагической судьбой второго тома «Мёртвых душ» и самого автора великой поэмы. Контраст между сатирическими и печальными главами первого тома и возвышенно-романтическим замыслом тома второго лишь утверждает нас в нашей находке. Наконец, третья ниточка – сон Маргариты ведёт нас прямиком к лирическому отступлению из 11 главы «Мёртвых душ»: