MMIX - Год Быка

Этим аккордом заканчивается повествование Евангелия от Иоанна. После чего следует «разъяснение»: «Сей ученик и свидетельствует о сем, и написал сие; и знаем, что истинно свидетельство его».[23] Вообще-то не нужно быть великим драматургом, чтобы заметить вставку в текст Иоанна от имени других лиц, взявшихся вдруг авторитетно удостоверять значение сказанного евангелистом. Уже само наличие вставки должно взволновать объективного исследователя, заставить задать вопрос, отчего это понадобилось лишний раз подчёркивать, что любимым учеником был Иоанн. Неужели и в первые века христианства были люди, сомневающиеся в таком толковании?

Сама драматургия этого финального эпизода подсказывает совсем другие мысли, которые поэтому и понадобилось опровергать грубой вставкой в оригинальный текст. Предположим, что это был Иоанн, но тогда почему так бурно реагирует на его появление Пётр? И зачем нужно было именно в этом эпизоде лишний раз отсылать к Тайной вечере и к вопросу о предательстве? Нигде в Евангелиях не отражены какие-либо дела или слова Иоанна, оправдывающие возглас Петра. Наоборот, есть лишь один апостол, кроме самого Петра, связанный с сатаной. Такое совпадение, что и сам Пётр предавал, трижды отрекшись, и тоже был назван сатаной в прямой речи Иисуса, лишь возбуждает подозрения, что в финале четвертого Евангелия речь идёт об Иуде из Кириафа.

Опять же, в синоптических Евангелиях, явно со слов участников Тайной вечери и, прежде всего, апостола Петра передан диалог:«При сем и Иуда, предающий Его, сказал: не я ли, Равви? Иисус говорит ему: ты сказал».[24] То есть подтверждается, что разговор происходил между Иисусом и Иудой. При этом Иоанн специально подчеркивает участие Петра в мизансцене. То есть подсказывает – тот, о котором говорил Пётр, и есть любимый ученик. Нужно заметить, что именно Иоанн является лучшим учеником Иисуса в части символического иносказания, владения языками. Этим объясняется возможная замена имени Иуды эвфемизмом «любимый ученик» – так, чтобы посвященные поняли, о ком и о чём речь, а неготовые к восприятию столь сложного противоречия остались в неведении и не соблазнялись.

Разумеется, никакой америки мы с вами не открываем, и этому спору – а не был ли Иуда тем самым любимым учеником? – столько же лет, сколько и Евангелию от Иоанна. Чему как раз и свидетельство – вставка в его финале. Однако мы всё же сделали небольшое открытие. Оказывается, Булгаков в этом давнем споре выбрал вариант Иуды. Иначе не стал бы вносить в последний вариант Романа рассказ мастера об Алоизии как лучшем друге. Или, может, Булгаков не знал канонических Евангелий или не понимал параллели между Алоизием и Иудой?

При таком стереоскопическом рассмотрении образ Иуды в ершалаимских главах перестаёт быть одномерным. Так что нам придётся ещё углубиться в эту тему. В канонических евангелиях есть и другие подтверждения особой роли ученика Иуды при Учителе: «Тогда один из учеников Его, Иуда Симонов Искариот, который хотел предать Его, сказал: Для чего бы не продать это миро за триста динариев и не раздать нищим? Сказал же он это не потому, чтобы заботился о нищих, но потому что был вор. Он имел при себе денежный ящик и носил, что туда опускали».[25]

Опять же присказка насчёт вора несколько выбивается из стиля повествования, не говоря уже о смысле. Четвёртое евангелие потому и называется «аналитическим», что его автор более тонкий и глубокий мыслитель, чем авторы евангелий «синоптических». И тут такой грубый пассаж, рассчитанный на невзыскательную публику. Но вот сообщение насчёт денежного ящика, который был доверен Иуде, выглядит вполне достоверным. А что это означает? Ничего особенного, кроме того, что по меркам будущей христианской церкви Иуда исполнял функции епископа в апостольской общине. И в силу этого был первым помощником Иисуса в мирских делах. Какие это могли быть дела? Ну, например, подготовка конспиративной явки для Тайной вечери в доме, неизвестном другим апостолам.

Одно из бросающихся в глаза отличий булгаковской версии от канонических евангелий – совсем недавнее знакомство Иешуа с Иудой, работавшим в меняльной лавке Ершалаима. Но так ли уж сильно расходится эта версия с канонической? Или этим внешним противоречием Автор обращает внимание на какие-то важные детали? Кроме того, у Автора или у мастера есть в запасе такая причина расхождений, как нежелание Иешуа рассказывать о том, что не имеет значения в этот страшный и великий день или мешает замыслу.