За Галей появилась лицейская преподавательница наших детей, назовём её Жанна, с двумя совершенно невоспитанными отпрысками. Конечно, я сама была виновата, позвонила перед отъездом, что сыновья начнут учиться не с первого, а с двадцатого сентября, а она пожаловалась, что сорвались летние планы, и её дети на всё лето в Москве. У меня было чувство вины за своё украинское имение, и я пригласила всю компанию. Старший отпрыск ежедневно и сладострастно доводил маму до публичной истерики: запершись в деревянном туалете, по ночам с фонариком читал Тору и всё время обещал уехать в Москву. Младшая днём сидела под кустом ягод, сметая их, по-моему, вместе с листьями и ветками, а вечером мучилась животом и пила таблетки. Всё, что я готовила, заранее вызывало у неё отвращение. Жанна намекала, что у девочки строжайшая диета, но вставать к плите не рвалась, словно наняла меня в кухарки.
Жанна была филфаковка второго сорта, из тех, что преподают детям не потому, что любят их или умеют с ними общаться, а потому, что не состоялись как учёные. Она бесконечно ныла, жаловалась, была всем недовольна, генерировала у окружающих чувство тоски и требовала ежесекундного утешения за то, что у неё такие чудовищные дети. Вечером, когда гости ложились, мы собирались в своей комнате на семейный совет, обсуждая, как спасти золотые дни отдыха. Выход был найден, когда заметили, что у Жанны трепетные отношения с самогоном. Выпив рюмку, она обязательно громко сообщала, что это лучшее лечение для её язвы и переставала ныть. Боже, как стало хорошо. За завтраком мы говорили о лечении язвы и наливали ей самогона… Они достали нас так, что, когда мы сажали их в машину ехать на вокзал, не могли скрыть радости и устроили на следующий день праздник освобождения.
Истории дачных визитов я рассказываю так подробно потому, что за Пастырским закрепилась дурная слава: пожив там, люди прекращали московские отношения. Считалось, что во всем виноват пастырский климат, и многие боялись приезжать в гости.
И вот, наконец, соблаговолила приехать моя литинститутская подруга испанка Лена Эрнандес. У нас был промежуточный близкий персонаж — поэт Рафаэль Левчин. Я являлась ему боевой подругой по поэтическому цеху, а в Эрнандес он был влюблён. Рафаэль принадлежал к поэтам моего поколения, лидерами которых стали Александр Ерёменко, Иван Жданов и Алексей Парщиков. Стихи писал дивные, но не имел везухи.
Мы не успевали общаться с Эрнандес в институте, хотя мне она была очень интересна. Серьёзная, возвышенная, отлично образованная литературоведка с очень пружинистой походкой. Потом я увидела её в спектакле Александра Демидова «Ромео и Джульетта», где она была занята как пластическая актриса. Потом узнала, что она работает в театре Мицкявичуса. В моём сознании это плохо совмещалось, потому что я ещё не знала, что Эрнандес универсалистка.
В перестройку на канале «2x2» крутили популярный клип с цыганским танцем. Опознав в солистке однокурсницу из Литературного института, работающую в Центральном государственном литературном архиве, я не знала, что и подумать.
— Тут по телевизору ты вроде чего-то пляшешь? — спросила я её по телефону.
— Работаю цыганкой в ансамбле «Джанг», — пояснила она.
Биография Эрнандес была тяжёлой и таинственной. Она родилась в Толедо, училась в школе при католическом монастыре, трагически потеряла отца и брата, попала в Россию с мамой в четырнадцать лет, жила в академгородках по рабочим назначениям отчима, говорила на всех европейских языках, занималась карате, всё время выходила замуж за кого-то непонятного и рожала дома.
Когда она десять лет тому назад сообщила мне, что будет рожать в ванной, я орала как резаная. Сроки подходили, я бесновалась, а она твёрдила: «В советский роддом — только под дулом пистолета».
— Слушай, у меня тут схватки начались так не ко времени, я как раз ванную оклеиваю новой плёнкой. К тому же воды как назло нет, — позвонила она. Квартира Лены была на двадцать первом этаже, и напора воды всё время не хватало.
— До меня успеешь доехать? — испуганно спросила я.
— Да ты что? Зачем я тогда ванную оклеивала?
Через несколько часов она родила замечательную девочку Варю и носилась по дому, а муж звонил дружкам по телефону, рассказывая, как «они рожали», пока не упал спать от усталости. Через два дня Лена уже ставила танцы в одном из московских театров.
Опыт ей понравился, года через два она скова забеременела и снова начала оклеивать ванную. Захожу как-то, Лена мечется между стиркой, уборкой, готовкой и телефоном и говорит: «Смотайся, пожалуйста, в загс, подай заявку с моим мужем».
— В каком смысле? — спрашиваю я.
— Я подумала, может, хватит детей вне брака рожать, выйду замуж на всякий случай. Самой мне некогда, хрена они поймут, ты или я. Волосики на щёки надвинешь побольше и скажешь, что сильно на морду поправилась. А мне тут достирать надо, ребёнок и собака негуляные.