Мне 40 лет

Мои бабушка и дедушка изначально были противопоставлены «этим хамам, большевикам, гоям». Знали, что жизнь в России — это ходьба по минному полю. Когда как шпиона расстреляли брата деда, Боруха, мир не рухнул в их сознании, они ничего другого и не ждали.

У мамы никогда не было романов с евреями, то ли бессознательно она рассчитывала на вписываемость в страну через мужчину, то ли еврейские родственники достали занудством и поучениями. До сих пор среди старых фотографий она выделяет ту, на которой её обнимает красавец грузин, пытавшийся увезти её в Сухуми. Но это даже не обсуждалось, он не был человеком её круга. Дядя по этому поводу называл маму любительницей экзотики и даже дразнил «Буателем» по имени героя рассказа Мопассана, влюбившегося в негритянку. Впрочем, за всеми мамиными ориентациями стояла бабушкина железная воля.

Мама любит рассказывать о том, что сексуальная жизнь бабушки на Арбате плохо складывалась из-за тонких перегородок. Но тогда вся страна не имела отдельных спален, однако выходила из положения. В тридцать шестом году в бабушку был влюблён директор института, с которым они вместе занимались избирательной кампанией. Бабушка была неравнодушна к нему, но соблюла себя из последних сил.

Ударом для неё был роман деда со своей секретаршей. Она ощущала это таким позором, что хотела покончить с собой. Особенным позором казалось, что секретарша стара и некрасива.

То, что бабушка ощущала роман мужа как позор, а не как беду, показательно. В семье, в принципе, плохо различались две эти вещи.

Глава 16. «АНКЕТА ДЛЯ РОДИТЕЛЕЙ»

Пришло время идти в школу. Сыновья унаследовали от Саши абсолютный слух, а я уже тогда, панически боясь армии, решила, что Паша и Петя должны окончить дирижёрско-хоровой класс, после которого пойдут служить военными дирижёрами, а не в обычные ряды советской армии. Сыновьям идея не нравилась, но я убедила пойти посмотреть. Нашли учебное заведение, я изо всех сил накрасила глаза, надела соблазнительную кофточку, вытащила директора прямо посреди занятий и заставила прослушать гениальных детей. По моему напору он понял: лучше капитулировать сразу, чтоб быстрей отделаться.

И начал играть известные мелодии, чтобы подпевали. Сыновья пели кто в лес, кто по дрова. Я стояла красная как свёкла.

— Может быть, вы знаете какие-нибудь песни со словами и можете их спеть? — жалостливо спросил директор.

— Нет, ни одной. Мы вообще музыку не любим, — сообщили дети.

— Совсем ни одной? Ну, хоть про Чебурашку, — взмолился директор.

— Ладно, про Чебурашку споём, — снизошли они и начали петь так, как будто все медведи Советского Союза одновременно наступили им на ухо.

— Скажите, а как вам пришла идея, что им необходимо учиться музыке? — изумлённо спросил директор.

— Понимаете, на самом деле у них абсолютный слух. Их папа певец, и они целый день слушают бельканто, — залепетала я.

— Я полагаю, вы что-то путаете, — сказал он тоном психиатра, беседующего с маньячкой.

Когда мы вышли, я мрачно молчала.

— Не обижайся, — сказали дети. — Мы просто очень не хотим быть музыкантами. (А в старших классах Паша самостоятельно освоил бас-гитару, а Петя — ударные, и они играют в группе.)

Близлежащие школы были заурядными, и я нашла не школу, а изумительную учительницу Ольгу Евгеньевну. Когда в четвёртом классе она прощалась с учениками, мамы плакали.

Перед первым классом мальчишки двора, поделившись на команды, бросались друг в друга камнями. Самое серьёзное увечье нанёс камень, брошенный Пашкой в Петькин глаз и повредивший роговицу. Что я пережила в глазной травматологии! Слава богу, обошлось.

Через неделю Петька отбил Пашке кусочек переднего зуба.

— Это за глаз, — сказал Петька.

— Дурак, теперь нас все начнут различать, — расстроился Пашка. Но ошибся, учителя их не различали до старших классов. Дети различали всегда, особенно маленькие. Секрет состоял в том, что взрослый идёт на картинку, а ребёнок чувствует поле.

В первом классе дети каждый день мерили сапогами лужу у школы. За ночь прорвало трубу, и горячая вода вымыла под лужей глубину в человеческий рост. Когда Пашка пошёл на примерку лужи, лёд провалился, и Пашка ушёл под воду. Вокруг была уйма народа, но это произошло так стремительно, что все застыли. Петька непонятным образом вытащил его, хотя вес Пашки был умножен на ледяную воду, набравшуюся в комбинезон, сапоги и ранец. С физической точки зрения это совершенно необъяснимо.

Все эти ужасы воспитания мальчишек, разбитые головы и окна, фингалы и порезы, дворовые разборки и жалобы родителей… Кажется, всё их детство я стою с бинтом и йодом в руках, и сердце у меня едва не выскакивает из груди.