Мне бы в небо

В отеле я проспал, потому что меня забыли разбудить, и теперь спешу, несусь, выскакиваю из аэродромного автобуса — у меня с собой ничего, кроме портфеля и небольшой сумки, — пересекаю терминал, улыбаюсь агенту, машу карточкой «Компас клаб» и водительскими правами — «Да, вещи с собой» — «Нет, я не оставлял их на хранение посторонним людям», — беру посадочный талон и билет, снова бегу через терминал, опустошаю карманы — мелочь, ключи, мобильник, пачка снотворного, авторучка, неизвестно откуда взявшееся барахло, — бросаю сумки в аппарат, выпрямляюсь и прохожу через металлоискатель.

Раздается сигнал. Я хлопаю по карманам, ничего не нахожу, прохожу еще раз…

Снова сигнал.

— Сэр, подойдите сюда.

Женщина-охранник проводит вдоль моего тела прибором. Готов поклясться, я чувствую, как меня пронизывает излучение — докучливые волны радиации, которые достигают хромосом и тревожат спинной мозг. Однажды по этому поводу непременно подадут групповой иск, и я непременно буду сидеть у всех на виду в инвалидном кресле, с переносной капельницей.

— У меня ничего такого нет, — говорю я. — Должно быть, ваше оборудование барахлит.

Когда прибор оказывается в районе колен, слышится писк.

— Ботинки, сэр?

— Они новые.

— Должно быть, в подошвах есть стальные полоски.

Я издаю стон, когда она вновь меня обследует, и корчу гримасы туристам, стоящим в очереди. Я сбился с темпа в ту минуту, когда меньше всего могу себе это позволить, — в понедельник утром любой промах грозит вызвать лавину неудач. Эти ботинки я купил по глупости, из тщеславия. Во всем виноват продавец — этот тип принялся язвить и высмеивать жителя Запада, стоило упомянуть, что я родом из Миннесоты. Вместо того чтобы покупать ботинки, следовало бы сказать ему, что никаких жителей Запада на самом деле нет, а есть иммигранты с Востока, в том числе и большинство индейских племен. На эти ботинки реагируют все металлоискатели на протяжении вот уже пяти дней, так что в итоге я трачу время и сокращаю резерв. Да, я всегда учитываю непредвиденные обстоятельства и стараюсь наверстать упущенное — отменить обед, поменьше поспать — но, по-моему, разумнее купить новую обувь.

Я спускаюсь на эскалаторе к трамваю, который отвезет меня в терминал Б. Мужчина ступенькой выше кивает и мотает головой, разговаривая по мобильнику — микрофон, судя по всему, прикреплен к лацкану пиджака. Этот тип похож на шизофреника — возбужденно говорит с невидимым собеседником, размахивает руками и сжимает кулаки.

— Разве можно его винить?.. Ему сделали отличное предложение. И потом, он пробил огромную дыру в нашем бюджете, у него какая-то хреновина с простатой…

Я уже видел этого человека, по пути в Бойсе, — он сидел через проход от меня и ругался со стюардессой по поводу еды. Он потребовал вегетарианских блюд, хоть и не озаботился заказать их до полета, и разразился непечатной бранью, когда стюардесса не обнаружила их на тележке. В последнее время таких кретинов полно повсюду, они как будто множатся, и чем выше их заработок, тем сильнее они хамят. Эконом-класс по сравнению с первым — просто рай.

Сквозь окна трамвая я обозреваю новое украшение дороги — сотни серебристых пропеллеров, прикрепленных к стенам туннеля. Они вздрагивают и крутятся, когда машины набирают скорость и проносятся мимо. Интересно, сколько за них заплатили? И кто? Неужели именно на это уходит дополнительный сбор за билеты? Месяц назад туннель был украшен масками, у которых по мере продвижения постепенно раскрывались рты и глаза, словно от удивления при виде проезжающего мимо зрителя, и кульминацией становилось выражение совершенного ужаса. Искусство… в его присутствии я всегда чувствую себя приниженным. В нем есть нечто самодовольное. Наглое. Холодное. Всякие там члены городских комиссий любят такие штуки — наверное, это успокаивает их совесть, встревоженную тем, что они грешат непотизмом и вскрывают запечатанные письма над носиком чайника. За каждой садовой скульптурой кроется тяжкое преступление.