Мне было 12 лет, я села на велосипед и поехала в школу

Но дознаватель сказал нам, что ему позвонили и сообщили, что моя мама едет на машине с одной из своих коллег по работе, она так хотела приехать, что не стала никого слушать. Я ужасно обрадовалась, когда она приехала, но всего этого было уже чересчур много. В самом деле, я уже задыхалась в кабинете жандармерии Шарлеруа. Я хотела уехать как можно скорее. А мама набросилась на меня с расспросами:

— Ну как ты? Как себя чувствуешь? Нам было так плохо! Мы тебя так искали!

— А я совсем не думала, что вы меня ищете. Я была там совсем одна, у меня не было никаких сигналов из внешнего мира.

Даже не знаю, что она меня спрашивала. Это было в основном: «Ну как ты?» — «Да ничего!»

Я была жива-здорова, и это было главное. Может быть, не совсем в отличной форме, но ничего особенно серьезного… Что еще ответить, кроме «да ничего!».

Я думала: «Мы возвращаемся, мы больше не разговариваем, пусть меня оставят в покое хотя бы на сегодняшний вечер, я хочу поспать в своей собственной кровати».

Мысленно возвращаясь назад, я думаю, что все ожидали найти заплаканную, запуганную девочку, не человека, а жалкую тряпку. Но я достаточно наплакалась в той крысиной норе и достаточно настрадалась в заточении. Взрослые видят многие вещи по-другому. Я была одной из жертв садиста-извращенца. Они видели лишь одно: сексуальные услуги. А я не хотела о них даже и думать. Я избежала смерти, я была жива… Больше не будет страха, больше не будет боли, вот что я говорила себе. И мне хотелось скорее окунуться в свою прежнюю размеренную жизнь, вновь обрести мои ориентиры, мою постель, моих плюшевых медведей, мои привычки.

Мы сели втроем, с одним полицейским из Турне, в обычную полицейскую машину. Подъезжая к перекрестку Турне-Кен, к тому самому мосту, под которым я находилась утром 28 мая по дороге в школу, я увидела транспарант: «Добро пожаловать, Сабина!» Жители города успели его написать. Новость о моем освобождении распространилась по кварталу со скоростью взрыва, и я даже не ожидала этого. Целая толпа горожан пришла к нашему дому. Подъехать было невозможно. Повсюду стояли машины. Это был грандиозный праздник, люди сжигали объявления о моем розыске. Я даже была слегка напугана всей этой суматохой. Машина жандармерии не могла пробиться сквозь толпу горожан, журналистов и репортеров с их тарелками антенн и их грузовиками.

Я даже не видела фасада нашего дома из красного кирпича. Меня снова охватило удушье. Я не люблю толпу. Всегда я чувствовала себя в ней пленницей. Я была ошеломлена этой волной энтузиазма. И я просто спросила:

— Что это такое? Кто все эти люди?

— Да ведь тебя искали восемьдесят дней. Совершенно естественно, что у людей праздник!

Но мне было невдомек, что все эти люди знали о моем исчезновении. Что меня неустанно разыскивали, организовывали облавы, исследовали дно рек, жандармы патрулировали район с вертолета. Была организована специальная служба для поиска пропавших в Бельгии детей: Жюли и Мелиссы, по восемь лет, Ан и Ээфье, семнадцати и девятнадцати лет, и других. Я ничего не знала о том, какой огромный резонанс получил арест «Бельгийского монстра». Родители разыскивали своих детей, ведь я сама видела объявление о розыске Жюли и Мелиссы у своей подруги перед моим похищением. Вот здорово! Они искали меня все, и я жива!

Царил настоящий психоз, и он стал всеобщим после ареста «самого ненавистного человека в Бельгии». Этот арест потряс страну, спровоцировал политические конфликты, отставки, отстранение некоторых следователей от дел, в том числе того самого, в гавайской рубашке, и Мишеля Демулена, моего спасителя! Годы спустя я окажусь в гуще гигантской полемики. Выживший свидетель злодеяний трусливого и лживого психопата, завладевшего умами тысяч людей и заполнившего собою километры газетных полос.

Я знала только свою историю и немного историю Летиции. Но и этого было достаточно.

Я чувствовала себя виноватой, что попросила подругу. Долгое время я говорила себе, что я способствовала, как и этот негодяй, тому, что Летиция попала в эту историю, даже зная, что по всей логике это не моя вина. Это он травмировал ее, но не я. Но я была настолько глупа, что даже вообразить не могла, что он сделает с ней то же, что и со мной. Я так страдала, будучи запертой с ним вдвоем, так страдала в комнате-голгофе, в подвальном узилище, что я даже ни на минуту не просчитывала, что он может сотворить опять подобную вещь.