Мне было 12 лет, я села на велосипед и поехала в школу

И это лишь один пример дистанции, которая установилась еще с детства между мной и матерью. Может быть, именно из-за этого я так много говорю и у меня так много друзей, потому что так я восполняю нехватку общения. Я надеюсь, когда позднее у меня будут свои дети, я постараюсь не допустить такой ошибки. Я не буду им все разжевывать, вовсе нет, но постараюсь всегда отвечать на их вопросы.

Я хотела, чтобы меня просто любили, не осуждая меня. Хотела существовать ради моей матери. Возможно, не так, как она отдавала предпочтение любимой дочери, я не вынесла бы такое предпочтение, но, по крайней мере, чтобы я могла видеть его хотя бы время от времени… Неужели мне надо было исчезнуть, чтобы на меня наконец обратили внимание? Внезапно я стала объектом всеобщего внимания, причем до такой степени, что я от этого задыхалась.

В любом случае я не была любимой дочерью, той, которую гладят по головке, сидя вечерами у телевизора, той, которая прекрасно учится в школе по всем предметам. А я была всегда полный ноль по математике. Моя способность запоминать номера телефонов и автомобилей на уроках математики мне совершенно не помогала.

Я ненавидела ту манеру, с какой моя мать постоянно принижала меня в этом плане, да и во многих других тоже. Мои старшие сестры всегда все делали хорошо, я же была, как мне казалось, непослушным гадким утенком, этаким совсем пропащим ребенком. Материнская нежность не была поделена между нами, мне доставалось лишь относительное внимание с ее стороны, и в конечном итоге ничего не изменилось. Если в начале меня опекали чересчур, то потом все вернулось на круги своя.

«Твой дневник! Опять „неуд“! Надо подмести! От этой собаки одна шерсть!»

Иногда я вспоминала, как в своей крысиной норе размышляла над своими провалами в математике и над всем остальным, в чем я чувствовала себя виноватой. Тогда я писала: «Я обещаю вам… Я буду более доброй, более послушной…»

Но достаточно было матери сказать мне снова подметать — и это был приказ, надо было немедленно бросаться исполнять его, — и я снова видела себя в этом грязном доме, который я мыла на карачках по приказу того, другого, грязной тряпкой и средством для мытья посуды. Я видела себя униженной и принуждаемой Золушкой, в условиях, которые никто себе не мог представить, и я не могла больше выносить ни приказов, ни принуждения. Короче говоря, я больше не могла признавать авторитарности.

Во всяком случае, раньше работа по хозяйству меня никогда не воодушевляла. Я была слишком маленькой и полагала, что мои старшие сестры должны взять на себя ее большую часть. Однако мать не слушала меня. Я действительно чувствовала себя в стороне от них обеих.

Ребенком я играла в маленькие машинки, я каталась на роликах, на скейтборде, играла в футбол. Я ночевала в палатках с подружками. Я часто проводила время с отцом, у меня был свой собственный маленький садик. Я обожаю редиску… И там я могла уединиться: поиграть в своей избушке или пойти к подруге. Мысль о том, что моя мать не слушает меня, проходила быстро в то время, я веселилась, а возвращаясь домой, я немного дулась, как это умеют делать дети. А потом я обо всем забывала.

Но когда я оказалась взаперти у этого психопата, я вновь обдумывала все эти вещи. Глядя в свой табель, считая дни над моим классным календарем, я видела мать, слышала, как она вопрошает: «Ну и что это, опять ничего не делала по математике?» И опять ругань, опять упреки.

И тем не менее именно ей я писала, именно ее хотела увидеть вперед всех остальных. Если бы тот мерзавец сказал мне: «Ты можешь увидеть одного человека из своей семьи», то я бы выбрала маму или бабулю. В заключение скажу, что в подростковом периоде я все-таки сделала вывод, что в конечном итоге мне было лучше, когда она мною не занималась. Недостаток общения в семье может нанести ущерб. Но если случается что-то серьезное, пропасть расширяется еще больше.

Два года, последовавшие за моим освобождением, я не очень-то плохо противостояла своей семье.

Затем конфликты были в основном из-за того, что я отказывалась консультироваться у психологов. Дело доходило до того, что по любому поводу и без повода споры кончались так: «Мы говорили тебе, чтобы ты обратилась к психологу!»