Мне было 12 лет, я села на велосипед и поехала в школу

Я сказала следователям, что сама попросила подругу. Но они видели, что моим сознанием так манипулировали, что я в тот момент даже не чувствовала за собой никакой вины. Тем не менее это чувство вины поселилось в моей голове. Я пробовала освободиться от него, говоря себе: хорошо, это я попросила его о подруге, но это он причинил ей зло, а не я. А если бы я не «потребовала» ее, то была бы мертва, а его бы никогда не арестовали! Но до конца мне не удалось избавиться от этого сознания вины. И Летиция это знала. Но я все-таки думаю, что она на меня не в обиде, пусть даже она никогда не говорила мне об этом, может быть, чтобы не делать мне больно. Она знает, что на мне также висит огромный груз, который я буду нести всю жизнь… а если она на меня все еще обижается, то надеюсь, что сейчас как раз тот самый случай. Мы говорили с ней вдвоем во время процесса. Мне было очень жаль, но ведь, если бы это была не она, он нашел бы другую. И в конце концов, Летиция спасла нас обеих.

Вернувшись домой, я не могла определить четко ход вещей, но чувство вины еще присутствовало, и мне оставалось жить с ним, как и со всем остальным, впрочем.

Странной была эта праздничная атмосфера в нашем квартале. Я вышла из крысиной норы, где этот подонок промывал мне мозги своей историей о выкупе, о смерти, о родителях, которые наплевали на меня… И вдруг я оказалась среди толпы людей, которые разыскивали меня все это время! Я никак не могла соединить в сознании эти два образа. Я верила негодяю, и я ругала себя за это. Это было единственной вещью, которую я в тот момент отчетливо осознавала.

Полицейский нес меня на руках над розовыми кустами вокруг дома. Я здоровалась со многими людьми, даже не зная, кто они. А когда я добавила: «Мне не хватало вас!» — эта реплика часто цитировалась в средствах массовой информации, — я сказала это не какому-то определенному человеку, а им всем, в общем. Мне не хватало жизни.

Оказавшись у дверей дома, я увидела своих соседских подруг. Моя сестра подхватила меня на лету, прямо из рук полицейского. Я услышала голоса, крики радости, поток слов, а на пороге меня ждала моя бабушка. Моя бабуля. Она шепнула мне в самое ухо, и это было как дуновение счастья, только для меня: «Я так рада тебя видеть».

В ее объятиях я расчувствовалась еще больше, чем в руках отца, когда он приехал в жандармерию Шарлеруа. Бабуля была моим уединением, уверенностью, что я безоговорочно любима.

Все родственники ждали меня в доме. Их было так много, что мне даже не нашлось местечка на диване. Я села прямо на пол в гостиной, рядом со столом. Я расспрашивала всех об их новостях, я пыталась переключиться, даже отрезать, как режут фильм на монтаже, все то, что касалось меня. Даже своей семье я не собиралась ничего рассказывать. Если они прочитали потом об этом в прессе, мне все равно.

Я поднялась в комнату, которую занимала тогда с одной из моих сестер. Я пошла проведать моих плюшевых медвежат. Поскольку перед домом все еще стояла толпа, все радовались, сжигали объявления о розыске, я подошла к окну в ванной комнате и немного приподняла занавеску, не зажигая света. Я им помахала рукой, и все зааплодировали как сумасшедшие. Вот тогда я и расплакалась, одна.

Это в самом деле было чудно — видеть всех этих людей, хлопающих в ладоши, ведь они меня почти не видели. Лишь мой силуэт в окне. Мне было страшно. Это уже было слишком.

Я долго находилась в ванной, перед тем как пойти спать. Я хорошо пахла, выйдя из ванной, и это было счастьем. Наконец меня оставили в покое, и мне было очень хорошо. Я открыла свой платяной шкаф, посмотрела на свою одежду, я убедилась, что все мои подушечки на месте, все было на своих местах. И комната родителей, и комната старшей сестры. В гостиной я заметила некоторые новые вещи, лампы, подушки. Они купили их в мое отсутствие. Это было странное чувство. Я не могла его по-настоящему проанализировать в двенадцать лет, это меня просто шокировало.

«Надо же, они купили все это в то время, как я сидела в крысиной норе…»

В первые дни я боялась выходить из дома и навещать своих подруг. Боялась взглядов и расспросов. Надо сказать по правде, что ничего такого не было, меня не расспрашивали. Мои друзья не были такими безмозглыми, хотя и были еще детьми. Даже наоборот, сверстники лучше понимали, что я чувствовала, в отличие от некоторых взрослых из моего окружения.

Я испытывала шок, читая прессу с портретами Летиции и моим, где большими буквами было написано: «Наконец освобождены!», «Живые!» Напоминались также все меры, которые были предприняты для моих поисков. В то время как я сомневалась в своих родителях, не говоря им об этом в своих письмах, и терпела этого негодяя, полностью веря в его россказни. Я чувствовала себя такой дурой, мне было так стыдно, что я повелась на его грошовый сценарий!