Мне хорошо, мне так и надо…

Мать Вали была чистокровной еврейкой, её отец, дед Валентина, был раввином. Незадолго до войны разбитная, не слишком послушная девчонка сошлась с русским парнем, да ещё деревенским, Ваней. Отец узнал, бушевал, но был готов пойти на уступки, философски полагая, что «всё бывает». Папина любимица Лилах забеременела. Отец Лилах, ребе Исай, не мог настаивать на аборте. «Пусть ребёнок родится, на то была Его прямая воля и ни у кого нет права лишить дитя жизни». Лилах остаётся дома, и он воспитает ребёнка сам. Лилах же решила ехать за своим Иваном. Он привёл её в свой крестьянский дом к своей матери. Лилах стала Лидой, родила Валю, узнав при этом, что Иван женат, и у него есть дети. Началась война. Иван ушёл на фронт, босоногий чернявый Валя бегал с другими деревенскими детьми и его считали приблудным цыганёнком, евреев в деревне никогда не видели. Иван погиб, а Лида после войны устроила свою жизнь замужеством через синагогу с набожным бухарским евреем, старше себя. Они уехали жить во Фрунзе, где Лида стала активным членом тамошнего еврейского общества. У Вали родился брат. Хитрая, оборотистая, энергичная мама Лида учила Валю выживать. Документы, как водится, у неё потерялись, она сама стала Лидией Трофимовной, а сына записала Валентином Ивановичем, с русской фамилией. С этим паспортом он и поступил в МИФИ, еврей бы не поступил. Валя искренне считал себя интернационалистом, о еврействе бы совсем забыл, но в Москве жила большая семья родственников, с которыми он изредка виделся, а тут ещё и Галя напоминала ему, что он жид. Это было обидно, но Валя твёрдо решил на неё не обижаться. Он вообще ни на кого не обижался, «что же на глупых людей обижаться, с ними лучше просто не надо общаться». Простая пацифистская этика. Мама с братом потом уехали в Израиль, Лидия Трофимовна, которую в своё время проклял папа, ребе Исай, упала в зале прилёта на колени и целовала землю обетованную. Как бы ей хотелось повидаться со своим старшим сыном, но он в Израиль, конечно, не ехал. Ему это было ни к чему.

Началась перестройка, но бабушка Лида так сына к себе и не дождалась. Умерла. Только потом он съездил к брату. Это, кстати, Галя настояла. Она обожала новые туристические впечатления. Особенно, когда их привечают в гостях. Мама Людмила давно умерла, и Галин тлеющий застарелый антисемитизм ничем и никем не подпитывался. Люди были братья и врагов у неё не было. С мамой до самой её смерти у Гали были сложные отношения. Мама думала, что в трудные времена она дочь поддерживает, а Галя, оказывается, не простила ей нелюбви к Валюше. Не надо было матери вмешиваться, но она хотела как лучше. Мама умирала долго, болела, Галя ездила к ней в Измайлово, готовила, покупала еду, и очень себя жалела. Жалости к больной матери у неё не было, больная, беспомощная, болтливая, неопрятная женщина её раздражала. Хотелось скорее уйти, или хотя бы просто выйти на воздух от спёртого запаха закрытого помещения, где лежит пожилой человек. Мама изрядно мешала жить, и когда она умерла, Галина вздохнула с облегчением, хотя никогда в этом бы не призналась, даже самой себе.

Галина Борисовна улеглась в кровать и попробовала уснуть. Обычно она засыпала очень легко. Клала голову на подушку и проваливалась в сон, но сейчас она заметила, что нос её забился, нечем дышать, во всём теле чувствовалась ломота и усталость. Наверное, она простудилась. Надо отсюда уезжать. Пора. Она своё с Валей высидела. Вот только как выбираться? Такая проблема. Надо просить кого-нибудь с машиной. Лишь бы дожди не начались. Если постоит сухая погода, она зазовёт Свету с Юрой собирать грибы, а потом они все вместе уедут в Москву. А если не выйдет, то придётся просить Колю-соседа, чтобы он их на своей машине отвёз. Этому надо будет заплатить и водки дать. А сколько заплатить? Тысяч пять? Меньше нельзя, не поедет. Галина Борисовна всё-таки вскоре уснула, но успела подумать, что надо приурочить возвращение в Москву к приезду Оли из Германии. Оля — её старшая дочка. Олечка её спасла тогда в юности, заставила забыть все неприятности.