Мне лучше

На улице я сразу понял, что отвечал неправильно: теперь при ходьбе мне становилось хуже. В голове мутилось – и неудивительно. Когда боль не проходит несколько дней, начинаешь сходить с ума. Все вокруг виделось мне каким-то вывихнутым, перекошенным. Хотелось броситься под любую из проходящих машин – лишь бы перестало болеть. Лучше смерть, раз уж никак иначе не избавиться… Минуту-другую я стоял в полном ступоре, потом купил бутылку воды и принял две таблетки. Хромая, сделал несколько шагов. Состояние мое стремительно ухудшалось. Я вспомнил про остеопата, которого посоветовал Эдуар: не пойти ли к нему… да нет, не стоит. Я интуитивно чувствовал: дело не в том, что у меня прострел, ушиб или что-то там, к черту, сместилось. Иначе меня бы не скрутило так внезапно, без предварительных симптомов и без видимых причин. К счастью, таблетки быстро подействовали. Или это эффект плацебо? Как бы то ни было, боль отпустила, и почему-то мне приспичило отправиться на работу.

20

Интенсивность боли: 8

Настроение: выжидательное

21

В офисе все, кто попадался навстречу, глядели на меня как на диковинного зверя. Наверно, все уже знали про конфуз с японцами. За долгие годы у меня сложились добрые отношения с коллегами, и теперь на лицах некоторых читалось сочувствие. Или скорее облегчение? Ведь допустить ошибку в работе рано или поздно может каждый, поэтому кто-то обрадуется – хорошо, что такое случилось со мной, а не с ним. Много ли нам надо для счастья: другой споткнулся – уже хорошо. И ведь никто не знал, что меня подло подставили. Мерзавцев не заметно – как раз по этому признаку их и можно распознать среди сослуживцев. Я видел, как мои хорошие приятели весело разговаривали с Гайаром у кофемашины. Они и не подозревали, каков он на самом деле. Я один знал, на что он способен, и от этого было еще противнее. Я мог бы его разоблачить, но что толку. Доказательств-то никаких. Как я докажу, что он дал мне ложные данные для сметы проекта? А значит, хочешь не хочешь, приходилось пока молчать.

Иные палачи не выпускают жертву из когтей. Не успел я сесть за свой стол, как явился Гайар:

– Как дела?

– …

– Знаешь, мы за тебя волновались.

– Что тебе надо?

– Мне не хотелось бы, чтоб мы месяцами дулись друг на друга. Что было, то было, давай не будем к этому возвращаться.

– …

– Я понимаю, это нелегко. Ты столько работал, а тебя исключили из проекта.

– Выйди, пожалуйста, вон.

– Хорошо, но я скоро вернусь. Мы тут посовещались с Одибером… тебе поручат новый проект.

– Вы с Одибером?

– Да. Тут у нас кое-что поменялось, теперь твой непосредственный начальник – я. Так будет проще.

– …

– Надеюсь, проект тебе понравится. По крайней мере, не будешь сидеть без дела.

– …

– А как твое здоровье, лучше? – бросил он на прощание и вышел, не дожидаясь ответа.

Итак, я его подчиненный. Столько лет работать на фирме, горбатиться над сметами, чтобы попасть в зависимость от наглого честолюбца. Гайар упивался своей победой. Он говорил со мной деловым тоном, сохранял серьезный вид, но под этой маской, я-то чувствовал, скрывалась ухмылка. Угадывалось, как ходили желваки на скулах – точно рука онаниста в кармане. Знавал, знавал я таких, как он, упивающихся своей маленькой властью. Насквозь его видел. Закрыв глаза.