Мне лучше

– Ты так и не соизволил объяснить мне, зачем пришел, – заметила она.

– Я разобрался с очень и очень многим. И спине полегчало.

– Да, заметно. Ты держишься прямо, расправил плечи. Красавец да и только.

– Э-э… спасибо…

– Итак?

– Осталось уладить только одно.

– Что же?

– Наше расставание.

– В каком смысле?

– Уж слишком вежливо мы с тобой разошлись.

– …

Наконец-то я облек в слова то, что чувствовал. Наш роман сошел на нет очень гладко, точно свеча догорела. А мне, чтобы жить дальше, нужна была развязка погрубее, разрыв, разлом. Нечто, имеющее ощутимую форму, чтобы оттолкнуться и взять разгон. Неужели это так странно?

– Я хочу, чтобы мы разругались.

– Что?

– Давай, осыпай меня упреками. Выйди из себя. Найди, к чему прицепиться.

– Но…

– Начни хотя бы с мусора.

– Какого еще мусора?

– Тебя бесило, что я никогда его не выношу. Самое время выкрикнуть мне это в лицо. Скажи, давай: тебя достало, что я никогда не выношу мусор.

– Да плевать мне на мусор.

– Нет, это очень важно. Ну разозлись! Скажи мне, что я махровый бездельник, ленивая скотина. Не знаю там, придумай! Заведи ссору!

– Но я не могу…

– Да ты ничего не понимаешь. Ну и бестолочь. Раз так, я сам возьмусь за дело.

Я шагнул к Элизе и влепил ей увесистую пощечину.

– Ты что! Спятил, что ли?!

Элиза так и застыла, держась за щеку. Удар вышел основательный. Не перегнул ли я палку? Мы стояли не шевелясь, пока она не обрела наконец дар речи:

– Так вот, значит, что тебе нужно… ладно же… я скажу тебе, что у нас было не так. Все твои минусы перечислю. Могу даже разораться, коли уж тебе этого хочется.

– …

– Ты размазня. Ты редкостная размазня. До чего же тяжело жить с такой тряпкой, как ты. В жизни таких не видела. И вдобавок ты жуткий тугодум. Тянешь и тянешь резину, прежде чем что-то решишь. Иной раз думаешь, уж не придурок ли он, часом.

– …

– Слышишь? Я думала, что ты придурок!!!

– …

– Ну что, годится?

– Годится. Но чтобы уж окончательно расплеваться, нужно еще разбить что-нибудь, идет?

– Идет.

– …

– Начну-ка я с твоих пластинок. Раз уж ты оставил их здесь.

– Погоди, не надо!

– Еще как надо! Осточертели мне пластинки этого придурка!

Элиза ринулась в нашу бывшую спальню. Я припустил следом. Она схватила пластинку. Запись с концерта Джона Колтрейна в Японии. Очень редкая вещь.

– Нет, только не эту… прошу тебя!

– …

Она посмотрела на меня в упор и расколотила пластинку с такой яростью, какой я прежде за ней и не знал. В отместку я подбежал к ее шкафу, достал и разорвал ее любимую блузку. Потом бросился на кухню. И перебил все тарелки. Элиза взяла на себя стаканы и блюда. Кухня стала похожа на поле битвы. Пол был усыпан битым стеклом. Тогда Элиза распахнула холодильник и стала пулять в меня яйцами. Я еле устоял на ногах.

– Все-все, сдаюсь! – Я поднял руки. Она подошла ко мне, и мы заключили друг друга в объятия.

– Ты был прав, – прошептала она, – мне тоже полегчало.

Мы долго стояли так, обнявшись, посреди всего этого разгрома, уверенные, что теперь-то у нас достанет сил жить друг без друга. В нашей истории была поставлена точка.

12

Интенсивность боли: 0

Настроение: вперед к будущему

13

Я разглядывал себя в зеркале. Давненько не надевал костюма. Полина подошла ко мне и сделала вид, что элегантный незнакомец сразил ее наповал. Я преподнес ей кое-что в знак благодарности. Она очень помогла мне. Этот вечер венчал наши совместные усилия. Полина потрудилась на славу. Она открыла конверт и радостно вскрикнула:

– О, я мечтала поехать туда с тобой!

Мы обнялись. Долгий поцелуй прервал Василис:

– Ну, голубки, сегодня у нас торжество!

От волнения он был сам не свой. Но мы не сомневались, что праздник удастся на славу.

Через пару часов вечер был в разгаре. Распорядительнице и пресс-атташе удалось зазвать массу журналистов, а также литературных знаменитостей. Всех как будто впечатлили наши труды. Один издатель обратился ко мне со словами:

– Надо бы учредить литературную премию “Пирамид”.

В самом деле, почему бы и нет? Впрочем, я ничего в этом не смыслю. Потом подошел какой-то писатель:

– Чудное место… не понимаю только, почему нет номера, названного в мою честь!

Он засмеялся, и все вокруг тоже залились смехом. Благодушно похлопав меня по плечу, он отчалил пленять других слушателей. А я направился к Сильви, которая стояла в сторонке с бокалом в руке. Я не поверил своим глазам, когда они с Эдуаром заявились вдвоем. Но что еще поразительней, они лучились счастьем, как в первые дни.

– Как ты? – спросил я. – Не скучаешь?

– Что ты, такой чудесный вечер. Мы все гордимся тобой.

– Знаешь, я рад, что вы снова вместе.

– Спасибо. Я тоже.

– …

– После того, что произошло между нами… когда я хотела… с тобой… ну, ты помнишь… Короче, после этого… я поняла, что у меня что-то не так. Жизнь шла, а я топталась на месте. Эдуар слишком уж опекал меня… я чувствовала, что становлюсь сварливой… Мне не хватало воздуха.

– Понимаю.

– Но Эдуар не хотел ничего слышать… пришлось сделать ему больно. Я даже выдумала, будто влюбилась в женщину… чтобы он меня отпустил.

– А-а…