Мне не больно

Михаил чувствовал себя усталым и разбитым, даже разговаривать не тянуло. Ерофеев и тот, казалось, утратил свою обычную жизнерадостность и Невесело хмурился, не развеселившись даже после очередного глотка из фляжки. Лишь Гонжабов был все тот же – спокойный, невозмутимый, словно и не прошагавший весь день с тяжелым рюкзаком.

Костер немного согрел. Вскипятили чай, сварили кашу, а для бхота, в отдельном котелке, – рис: перед завтрашним днем следовало поесть и как следует отдохнуть. Но спать не тянуло. Все трое сидели возле костерка, молча глядя в огонь и подбрасывая время от времени мелкие сучья, чтоб не дать пламени угаснуть.

– Слышь, Гонжабов, расскажи чего интересного, – предложил внезапно майор, – молчишь все, молчишь… Два дня молчал, это ж надо!

– Нас учат молчать, – последовал невозмутимый ответ, – лишние слова опасны.

предавал. Но потом понял, что наш Владыка – выше человеческих чувств. Мы – глина, из которой он лепит новый мир.

– Вот тебе «четвертак» и впаяли, – наставительно заметил Ерофеев. – Чтобы не философствовал. Это, гражданин Гонжабов, изменой пахнет.

– Я не предатель. Я по-прежнему служу тому, кто открылся мне однажды ночью, когда я молил о просветлении. Но я знаю, кому служу, а вы – нет. Вы умрете слепыми, я – зрячим. Впрочем, в царстве Шинджи мы не почувствуем разницы…

Ему никто не ответил. Похоже, даже на Ерофеева произвели впечатление если не сами слова, то спокойный, чуть насмешливый тон, каким они были сказаны. А Михаил поневоле задумался. Дело, конечно, не в таинственном «Владыке» и не в «царстве демона Шинджи» – за странными словами проступали вещи простые и понятные. Ахилло не считал себя фанатиком и не очень верил в близкий бесклассовый рай. Но власть, победившая в Смуте и вновь спаявшая страну, вызывала уважение и казалась единственной, способной в этой стране править. Ахилло старался служить честно, прекрасно понимая, что любой строй имеет недостатки, с которыми приходится мириться. Но абстрактные и вполне логичные размышления становились излишними перед страшной смертной чертой. Бхот говорил правду: каток, сорвавшийся с места, мог в любую минуту подмять не только Ахилло с его философией, но и любого – от простого работяги до самого наркома Ежова, а то и кого повыше. Происходящее теряло смысл, превращаясь в бесконечный карнавал смерти. Но смысл был, Михаил чувствовал это, однако не ему и не ему подобным было понять происходящее. Это пугало, заставляло порой лихорадочно искать выход, но выхода Ахилло не находил. Измена не спасет, а в «царство Шинджи» в любом случае лучше отправляться с чистой совестью…

Спали по очереди, но никто не потревожил путешественников. Еще затемно в костер подбросили дров, вскипятили чай, и Ерофеев приказал выступать. Идти оставалось недолго, километров восемь, правда, часть дороги – не по Яйле, а прямо через горы…

Пройдя пару километров, майор остановил отряд, сверился по карте и велел сворачивать прямо на запад, к одной из вершин, окружавших плато Караби. Вскоре плоскогорье сменилось редким лесом, тропа поползла по горному склону, и неровная скала под ногами сменилась серым влажным суглинком. Сквозь низкие тучи выглянуло бледное осеннее солнце, лес посветлел, и двигаться стало немного веселее. Майор даже попытался что-то насвистывать, но тут же умолк, вспомнив об осторожности. Впрочем, те, что шли впереди, казалось, забыли о преследователях. Михаил даже предположил, что оба отряда идут разными дорогами, что вполне могло случиться в путанице горных тропинок.

За невысоким перевалом открылась долина, окруженная высокими серыми скалами. Пришлось задержаться: тропинка раздваивалась, ныряя в лес, и найти нужную было нелегко. В конце концов, посовещавшись, решили идти по правой. Вновь потянулся лес, пустой, осенний, желтые листья покрывали тропу, а в густых ветвях мелькали какие-то черные птицы. Дорога вывела к огромной, покрытой мхом скале. Здесь майор предложил перекурить. Уже затаптывая окурок в сырую землю, Михаил невольно остановился: среди мокрых листьев лежала гильза от «Казбека». Их враги прошли здесь несколькими часами раньше…

Снова был подъем, на этот раз крутой, затем сырая ложбина, по которой с шумом бежала вспухшая от осенних дождей речка. Тропинка вильнула, обходя отрог высокой горы, а затем вновь пошла на подъем.

Поднявшись на гребень, майор поднял руку, делая знак остановиться. Здесь, на перевале, лес поредел, открывая взору еще одну долину, на этот раз небольшую, теснившуюся между двумя горами – поросшей темно-зеленым хвойным лесом и второй, повыше, с голой каменистой вершиной. Ерофеев ткнул пальцем в карту, Ахилло всмотрелся и понял: та гора, что повыше, и была целью их путешествия…

К подножию Чердаша подошли в начале первого. Тучи вновь сомкнулись, заморосил холодный дождь, пришлось вновь накинуть капюшоны. Прямо с тропы заметили первую пещеру – небольшую, служившую, судя по высохшему помету, овечьим убежищем. Пришлось идти дальше, обходя гору с юга на север.