После этого Максим сделал последнюю попытку наладить отношения с Лерой. Он подошел к двери квартиры, в которой они прожили несколько лет, хотел открыть ее ключом, но потом передумал и позвонил. Ведь он так демонстративно ушел отсюда с вещами!
Когда Лера открыла дверь, у нее был растерянный вид.
— Ты что-то забыл? — спросила она.
— Я забыл тебе сказать, что вел себя, наверное, глупо.
— Макс, прости, ты должен дать мне развод, как можно скорее.
— Мы это обсудим, но почему такая спешка? Что ты собираешься делать?
— Я уеду в Германию, и ты забудешь меня, ты встретишь другую женщину, у тебя будет нормальная жизнь…
— У меня была нормальная жизнь, была семья, ты все разрушила… — в голосе Максима чувствовалось нарастающее раздражение.
— Думай обо мне все, что угодно, но я не могу остаться с тобой, я жду ребенка.
— Что ж, пусть будут двое.
— Но этот ребенок не имеет к тебе никакого отношения!
— Я понял. Это ничего не меняет. Я согласен на все. Пусть это будет мой сын или моя дочь.
— Макс, спасибо за твое благородство, но я не люблю тебя!
— Я знаю…
— Но ведь мы с тобой — друзья, ты должен меня понять.
— Я все понял… Вали в Германию, хоть завтра. Но Соня останется со мной.
— Как? Ты ведь знаешь, я никогда не откажусь от дочери!
— Я тоже…
Они оба закурили, и долго молчали. Потом Максим сказал:
— Запомни раз и навсегда, заруби это себе на носу. Я никогда не позволю увезти Соню в Германию.
— Но почему? Ей там будет хорошо… Многие родители идут на всякие жертвы, только бы их дети оказались за границей… Она будет учиться, получит хорошее образование, мы никогда не сможем дать ей здесь то, что будет у нее там!
— А я плевать хотел.
— Макс, умоляю тебя, будь благоразумнее, смотри на вещи шире. Она твоя дочь, и ты всегда останешься ее отцом…
— И я никогда в жизни больше ее не увижу. Ты этого хочешь от меня?
— А чего хочешь ты?
— Хочу, чтобы все было так, как было!
— Но это невозможно! Макс, я знала его раньше, чем тебя! Я всегда любила его! Я без него жить не могу!
— Так не живи.
— Ты это серьезно?
— Я все равно тебя потерял, я ведь не полный кретин. Я же сказал — ты свободна! Вали отсюда.
— Ты дашь мне развод?
— Ну, блин! Сказал же, хоть завтра! Езжай куда хочешь, рожай кого хочешь! Но мою дочь ты не получишь!
Лера заплакала, но Максима и это не проняло. Он сказал:
— Ты зря мотаешь нервы и мне, и себе. Поступай как знаешь, живи с кем хочешь. Но будет так, как я сказал!
Красовский вышел из больницы и снова появился на студии. У него на столе лежало два заявления: от Валерии Голицыной и Натальи Маркус. Обе просили уволить их по собственному желанию, и дата на заявлениях была одна и та же.
— Папа! Наконец-то! Как я ждала тебя! — Лера обвила руками шею улыбающегося Романа.
— Как ты жила без меня, дочка?
— Папа! Я ушла с работы, мы расстались с мужем! Я ничего не получила взамен, не знаю, что меня ждет… Но зато я живу теперь с чистой совестью!
— Разве этого мало, дочка? Ты говоришь, ничего не получила? А твоя чистая совесть?
— Прости, папа, я сказала неправильно. Ты даже не представляешь, как много теперь есть у меня… Просто мне трудно сейчас…
— Я понял, это — судьба, твоя и моя. Наша судьба — сцена. Видно, пришло твое время. Завтра утром приезжай ко мне в театр, будем тебя смотреть…
— Но, папа, я так давно не пела!
— А душа твоя тоже молчит?
— Она плачет, папа!
— Вот и славно, цыганские песни не бывают без слез!
— Папа, но я… жду ребенка…
— Что ж, многие цыганки рожали на сцене! Почему муж оставил тебя?
— Нет, папа, я сама во всем виновата! Я сказала ему, что этот ребенок не имеет к нему никакого отношения! Он не хотел уходить, но так жить невозможно. Папа, я не люблю его, никогда не любила, я всегда любила другого…
— И где он теперь?
— Он далеко… — Лера вдруг сняла со стены гитару и запела низким голосом.
Роман стал подпевать ей, изменяя слова:
— Он уехал, он уехал и воротится назад…
Лера рассмеялась, обняла отца, и они запели на два голоса, красиво и чисто, и романс звучал так удивительно и прекрасно, что преображал и околдовывал все вокруг.
Юрген Грасс вместе с оператором сидел на специальном съемочном кране высоко над обломками Берлинской стены. На его глазах творилась история. А он думал о Лере, и он еще ничего не знал о том, что произошло в Москве после его отъезда. Почему она так странно разговаривала с ним? Может быть, решила остаться с мужем? Эта мысль больно кольнула его.
— Клаус, давай панораму со стены на людей… Потом наезд трансфокатором на лица, мне нужно несколько крупных планов…
Кран стал медленно опускаться в гущу толпы…
…Мокрый черный асфальт… в нем отражается свет фонарей, красные, зеленые огни светофоров… И мы с тобой, на пустом перекрестке… Машины проносятся мимо, словно и нет нас под дождем, на этом перекрестке… Почему опять дождь? Почему всегда — дождь?..