Мне не жаль

Несколько часов назад у нее были друзья, теперь их нет. Грубо говоря, раньше их и так не было, но тогда об этом знала только Юлия. Теперь «друзья» тоже знают. И все остальные. Все знают всё. Как будто вы всю жизнь провели в толпе незнакомцев, как ящик с игрушками в зале ожидания, который никому не нужен. Юлия стоит и смотрит на выцарапанное признание в любви на двери туалета. Лара + Бен. Она видит надпись, но не может понять. Так же как то, что происходит с ней сейчас. Юлия знает, что происходит, но не понимает. Как будто кто-то успокоил ее, потому что правды было слишком много и сразу. И все же что-то в ней частично принимало ситуацию. Иначе она бы не заплакала. Может быть, потому, что она не видела этого собственными глазами. Что-то в ней не верило, что ее записи действительно в сети. Но она не может проверить. Ее телефон заряжается дома. В ее комнате на подоконнике.

Юлия хочет уйти, но не может заставить себя выйти из туалетной кабинки. Как будто это единственное безопасное место во всем мире. Так что она остается там. Как будто застряла в коробке. Она заставляет себя вдыхать и выдыхать снова и снова. И в какой-то момент, без видимой на то причины, она отпирает дверь. Громкий щелчок врезается в тишину как короткий металлический стук. После она уже ничего не слышит. По сравнению с этим звуком шаги Юлии чуть тише шепота. Этим утром она остановила свой выбор на кроссовках с тихой подошвой, как будто подозревала, что позже ей придется ускользнуть. Она ставит одну ногу перед другой, сначала мимо туалетных кабинок, затем мимо раковин. Она закрывает капающий кран. Это не сознательное действие, это просто то, чему ее научили дома.

Затем она открывает дверь и смотрит в коридор. Никого не видно. Просто длинная тьма с несколькими просветами справа. Юлия делает глубокий вдох, как будто собирается погрузиться в воду, затем выдыхает, и звук исчезает в пустоте коридора.

В конце концов, все дело в ногах. В какой-то момент они просто срабатывают. И Юлии ничего не остается, кроме как пойти. Она покидает укрытие в туалете для девочек, и ее сердцебиение учащается с каждым шагом, как будто коридор – это логово монстра, а не просто место для передвижения. Юлия идет быстро и тихо, обращая внимание на каждый шорох. За дверьми она слышит голоса учителей и учеников. А потом, когда Юлия почти дошла до лестницы, внезапно открывается одна из них.

И перед ней стоит Эдгар.

Юлия замирает на полпути, когда видит его. Как олень в свете фар. Эдгар смотрит на нее, его плечи и челюсти сжимаются. Он чувствует, сколько сил требуется Юлии, чтобы противостоять враждебному выражению его лица. Его гневу. И боли.

Они стоят друг напротив друга в этом темном коридоре, их глаза будто связаны веревкой. Как будто они соединены жесткой линией. И пока они смотрят друг на друга, слова Юлии эхом отзываются в его голове, как словесные удары. «А потом Линда списала его и заменила девушкой. Это тоже кое о чем говорит». Эдгар сглатывает. Внешне он стоит прямо перед Юлией, но внутри он давно уже рухнул на пол. Он не был подготовлен к этой битве. К жестокому мнению о нем. Юлия сделала его фигурой в игре, правил которой он не знает. «Бесполый, – это слово ударяет Эдгара по голове. – Как маленький мальчик, которому член нужен только для того, чтобы пописать <…> Если я попытаюсь представить, как он занимается сексом или доставляет себе удовольствие, это не сработает. Как будто мое воображение достигло предела».

Менее двух дней назад он дрочил в душе и при этом думал о ней. Так же, как он думал о ней последние несколько недель. Несоответствие между тем, как он ее воспринимает, и тем, как воспринимает его она, внезапно становится настолько чрезмерным и очевидным, что Эдгар чувствует, что теряет свое тело. Как будто все, что делает его мужественным, испаряется.

Эдгар дрожит. Он хотел бы схватить Юлию и наорать на нее. Кричать ей, что вчера он спал с Линдой. Всего несколько часов назад. Два раза подряд. И что она кончала оба раза, потому что ей было очень хорошо. А не так, как ей с Леонардом. Но он чувствует, как слезы наворачиваются у него на глаза, и знает, что если он это скажет, то заплачет. И его голос будет дрожать. И он будет еще больше похож на маленького мальчика. Поэтому он ничего не говорит.