Мне нравится твоя ложь (ЛП)

Это команда, а меня всю жизнь тренировали им повиноваться. Тем не менее, я остаюсь. Смогу ли я добраться обратно до «Тропиканы»? Я знаю, что мы достаточно близко, но я не очень запомнила путь, чтобы быть уверенной в этом. Внезапно я вздрагиваю, сидя на его диване. Клара.

Кип мог нам помочь. У него есть пистолет. Он использовал его, чтобы защитить меня.

Мне нужно, чтобы ты мне доверилась.

Часы показывают четыре тридцать. Еще утро. Еще ночь. Время, за которое я должна вернуться к ней, истекает. Если она еще там, то скоро уедет. Но, может быть, так будет лучше. Если теперь она в безопасности, то может остаться защищенной. Это лучше, чем если я вернусь и приведу снайперов прямо к нашему порогу.

Я игнорирую боль в груди, думая о том, что больше никогда не увижу ее. Безопасность.

На журнальном столике лежит книга. Я узнаю ее, хотя никогда раньше не видела. Книга рассказов Рэдьярда Киплинга, о которых говорил Кип. Она выглядит старой, страницы изрядно потерты, одновременно и мягкие, и хрупкие, как это бывает со старыми книгами. Я открываю обложку, чувствуя, что я вторгаюсь во что-то личное. Вся эта ночь была вторжением — я, он, эта книга, книга с его именем.

На первой странице есть что-то, написанное выцветшими черными чернилами. Не напечатанное вместе с книгой, а добавленное после. Это стихотворение.

Джунгли — страшное место, для тех, кто блуждает:

Скрывают секреты, молчат пред ветрами,

Река и листок каждый путь открывают.

Почувствуй себя, словно дома, с мечтами.

Останься, приляг, не спеши, не уйдешь,

Ты молча послушай тот шепот лесной.

И только когда ты свой мир обретешь,

Найдешь ты тот ключ, что сокрыт под землей.

Я снова читаю стихотворение, воображая, что иду по лесу. Испуганная и потерянная. Знакомое чувство, хоть я и редко покидала город. Джунгли — это то место, где я прожила большую часть своей жизни, в особняке, который мне не разрешалось покидать, где деревья были сделаны из мрамора, где листья были позолочены. Возможно, я, наконец, вырвалась, но иногда мне кажется, что это иллюзия. Может быть, я проснусь и вернусь туда, а мое время в «Гранде» окажется лишь плохим сном.

Или, может быть, я пойму, что умерла в этом особняке, что свобода — всего лишь призрачное принятие желаемого за действительное.

Кип возвращается с пинцетом и пузырьком, пахнущим спиртом. Он смотрит на книгу со странным выражением лица.

— Ты написал это? — спрашиваю я, указывая на стихотворение.

Он качает головой.

— Моя мама.

— О, — я снова смотрю на последнюю строчку, о выходе, о том, как выбраться из джунглей. Под землей. Она говорит о смерти. — Это красиво. И грустно.

— Такой была моя мать. Красивая и грустная. — Он смачивает ватный диск небольшим количеством спирта. — Хватит лжи. Я не хочу причинять тебе боль, но чем скорее мы начнем, тем скорее закончим.

То, насколько он напоминает Байрона, беспокоит…

— Делай то, что должен.

Он садится рядом со мной и кладет мою руку на свое бедро.

— Когда станет больно, сожми.

Он чувствуется твердым, словно колода под джинсовой тканью.

— Не думаю, что смогу сжать... Черт возьми, это больно.

Оказывается, у меня больше силы, чем я думала, особенно когда мужчина с большими нежными руками тщательно использует пинцет для извлечения стеклянных осколков из моей щеки. Я, наверное, оставила пять вмятин на его ноге даже через джинсы там, где мои ногти впивались в его бедро. Он не вздрагивает и не подпрыгивает, даже когда я держусь за него, как за дражайшую жизнь, даже когда я не могу сдержать хныканье.

Маленькие кусочки стекла, окрашенного в красный, выстраиваются рядком на полотенце, которое он выложил.

— Останутся пятна, — прошептала я.

— Ну и пусть.

Кушетка старая, но удобная, мягкая настолько, что в ней можно утонуть. Тем не менее, дом слишком женственный для Кипа. Все в розово-золотом и солнечно-желтом цвете, вельветовая мягкость и старые латунные светильники. И пыль. Такое ощущение, что в доме не живут. Ничего здесь не напоминает крепкого человека в кожаной одежде и грязной обуви.

— Ты вырос здесь?

Он не отвечает. Отсутствие выражения на его лице говорит мне, что да.

— Я не остаюсь здесь надолго.

— Тогда почему ты здесь сейчас? Это просто удобное место для проживания, пока ты меня выслеживаешь?

— Если бы это было так, я бы отвез тебя обратно в Неваду, когда впервые тебя встретил.

— Так почему ты этого не сделал?

Кип делает паузу после следующего осколка и смотрит мне в глаза.

— Это сложно.

— Это тебе не статус отношений.

— У нас нет долбаных отношений.

Я втягиваю воздух. Чувство такое, словно он ударил меня. Нет, хуже. Мне никогда не было так больно, даже когда Байрон нагибал меня и трахал всухую.