Байрон смеется, и страх поселяется глубоко в моем сердце.
— Я удивлен, что он рассказал тебе об этом. — В глазах Байрона появляется блеск. — Он рассказал тебе о наших семейных секретах?
Немного. Я знаю об отце Кипа, и о том, как он их покинул. Я знаю, что они росли в бедности. Вот почему Байрон, казалось, ненавидел меня с самого начала: потому что у моей семьи были деньги?
— Нет.
— Гребаные драгоценности. Они принадлежат моей семье. Мне. Я думал, что они пропали… но потом ты приехала сюда, — он наклоняется. — Где они?
— Я не знаю.
— Не знаешь, где драгоценности. Не знаешь, где твоя сестра, — он фыркает от отвращения. — Ты мне не очень-то полезна, не так ли?
— Тогда отпусти меня.
— Я собирался сделать тебя моим утешительным призом. Тебя и всю гребаную империю твоего отца. Ты знала это? У меня не было драгоценностей, но у меня могло быть все остальное, — он провел пальцем по моей груди, зажимая сосок между большим и указательным пальцами. Подергивая. Сжимая. — И ты была моей маленькой жемчужиной, правда ведь? Я полировал тебя, не так ли?
Слеза скатывается по виску.
— Нет, — я задыхаюсь, но это ложь.
Потому что он отполировал меня, пока я не начала сиять, пока я не стала ровной и острой. Он использовал меня как драгоценный камень — вещь, которую нужно было носить, а затем бросить в ящик.
— Не только тебя, Хонор. Ты не была единственным драгоценным камнем в моей короне. — Его рука обвивает мое горло. — Кип рассказал тебе о нашей сестре?
Мое дыхание застревает в горле.
— Она выросла не так, как мы. У нее было все, чего мы никогда не знали.
Подозрение темной лозой стягивает мои легкие. От этого становится трудно дышать. Два бедных брата. Сестра, которая выросла богатой. Это кажется невозможным. Я молюсь, чтобы это оказалось неправдой. Молюсь, чтобы ею была не
Его рука сжимается на моем горле, прекращая подачу воздуха.
— Ее зовут Клара, — шепчет он.
И я отключаюсь.
Когда я снова просыпаюсь, вокруг темно. Рядом со мной сидит человек. Я узнаю его: это тот, кто сидел за обеденным столом ранее. Он один из людей Байрона. Водит рукой по моему животу, иногда обхватывая грудь, массируя ее. Я не знаю, как долго он это делает. Моя кожа покрыта мурашками. Он проводит по следам ударов, и я хватаю воздух ртом.
Он пугается, а затем удивляется.
— Ты проснулась.
Мой разум все еще вращается от того, что я знаю. Кип. Байрон. Клара. Все они связаны.
И я тоже.
Все это обретает сейчас смысл самым ужасным способом.
Рукой он тянет за мою грудь, пока я не начинаю всхлипывать. Второй мужчина прислоняется к стене, наблюдая. Оба они опасны, но тот, что у стены, пугает меня больше. В его глазах что-то хищное, что-то от рептилии.
Веревка слегка ослабла, всего на йоту. Теперь запястья чувствуются немного свободнее, чем раньше. Но я все еще не уверена, что могу вытащить руку, не повредив ее. И если бы я освободилась, было бы некуда идти. Они только привяжут меня крепче. Только причинят мне больше боли.
Первый мужчина проводит рукой по моему телу, давя на уже образовавшиеся кровоподтеки, опускаясь между моих бедер и вцепляясь в мое сухое влагалище.
— Просыпайся и готовься к нам.
Я не готова ни к чему из того, что они со мной сделают.
Дверь ванной распахивается, рисуя треугольный узор света на тонком ковре.
Он ухмыляется мне через комнату. Разговаривает со своими людьми, но не нарушает зрительный контакт со мной.
— Узнайте, куда ушла ее сестра. Мне все равно, что вам придется сделать, чтобы заставить ее говорить.
Человек, сидящий рядом со мной, кивает в жадном согласии. Его руки становятся грубее. Они не несут пытку, разве что моральную. Такой же позор я проживаю каждую ночь на сцене. Я понимаю, что он хочет трахнуть меня больше, чем причинить мне боль, хотя я уверена, что он сделает и то, и другое до окончания ночи.
Звук расстегивания молнии пронизывает воздух. Человек у стены не отходит со своей позиции, только тянется рукой к паху и вынимает член. Он поглаживает себя, наблюдая.
Я собираю в себе силу, пытаясь очистить разум. Как в моменты, когда я стояла за кулисами, ожидая выхода на сцену. Или когда я пряталась снаружи кабинета моего отца, подслушивая, как он назначал цену за чью-то голову, умирая немного внутри.
Выхода нет. Даже смерть для меня не доступна на этой кровати.
В дверь стучат. Я закрываю глаза, размышляя, на сколько минут это спасет меня. Это, конечно, один из людей Байрона, возможно, с информацией о проверке окрестностей. Или, может быть, они доставляют кофе. Мужчины в его работе — не что иное, как лакеи на стероидах.