Мне отмщение

Дверь открывается – и появляется Кирилл Трофимов. Он медленно идет к Надежде. Она ждет его, бессильно опустив руки, лишившись голоса. Узнает его она, разумеется, сразу, но проходит несколько мгновений, прежде чем это скорее ощущение, чем знание становится отчетливым пониманием. Тарасовна, почувствовав, что воздух в комнате словно завибрировал, тоже немеет. Неподвижность и потерянность Надежды дают Трофимову возможность начать разговор именно так, как, возможно, он придумывал многие годы.

Кирилл. Не узнаешь, конечно?

Надежда(его голос выводит ее из оцепенения). Кирилл! (Бросается к нему, прижимается, дрожит, беззвучно плачет.)

Кирилл. Узнала… Ну, не надо, перестань! Прошу тебя, успокойся.

Надежда. Живой! Живой!

Кирилл. До смерти мне еще далеко. Смерть меня подождет, как выразился один мой собрат по судьбе.

Надежда. Живой, боже мой! Живой, живой!

Кирилл. Живой, здоровый, успешный… Вот только немолодой. Жизнь катится к старости.

Надежда. Тарасовна!

Тарасовна(понимает с полуслова). Сейчас позову. Мигом, мигом! (С редким для нее проворством чуть ли не взлетает по лестнице.)

Надежда. Не могу прийти в себя! Кир, ты? Неужели ты?

Кирилл. Привидения в двадцатом веке немодны.

Надежда. Боже мой, ты! И какой красивый, какой молодой! Как ты смеешь говорить о старости! Ты совсем не переменился, совсем!

Кирилл. Нет, Надя, я переменился. А если на внешности не сказалось, так потому, что в холодильнике, где я жил, всё живое консервируется.

Надежда(слова его доходят до нее не сразу – она всё еще ошеломлена его неожиданным приходом). В холодильнике?

Кирилл. В Заполярье. Морозы там зверские – жизненные процессы замедляются. А старение – главная функция жизни.

Надежда(снова прижимается к нему, снова плачет). Кир!

Кирилл. Успокойся, прошу тебя…

Сверху сбегает Белогоров, за ним спускается Тарасовна.

Белогоров. Кирилл, неужели ты?

Кирилл(смеется). А ты посмотри: может, не я?

Белогоров. Ты, конечно, ты! (Троекратно целуются.) Надя, он не переменился! Раньше был неприлично почтенен, сейчас неприлично молод. Ни морщинки, ни седого волоска!

Кирилл(явно актерствуя). Есть морщины, есть и седина – только они во мне, внутри, а не снаружи.

Белогоров. Понимаю. Сколько ты вынес!.. А мы уже…

Кирилл. Считали, что я умер? Знаю.

Белогоров. Столько лет – и ни словечка, ни весточки.

Кирилл. Десять лет в тюрьме – без права переписки. А потом… Об этом мы еще поговорим.

Белогоров. Обязательно поговорим! Ты у нас ночуешь, это ясно. А какие планы на завтра? На ту неделю? Надолго в Москву? И откуда ты, из каких дальних мест?

Кирилл. Леня, ты задал столько вопросов, что отвечать нужно весь вечер.

Белогоров. Тогда скорее ужинать! Шампанское у нас есть?

Тарасовна. Неужто же не быть!

Надежда. Кирочка, садись на диван с Леней, а мы быстро всё приготовим.

Кирилл. Может, помочь?

Белогоров. Занятие нехитрое – накрывать на стол. Управятся сами.

Мужчины садятся на диван.

Кирилл. Ты, я вижу, домашний деспот. Ввел сатрапическое правление, как говорили у нас на севере.

Белогоров. Сатрап из меня не очень… А вот не мешать – просят.

Кирилл. А ты этим пользуешься. Удобно прикидываться неумехой?

Белогоров. Только в хозяйственных делах. Моя единственная привилегия – ничего не понимать в хозяйстве. В остальном я в общем нормальный человек, да и работник без особый нареканий.

Кирилл. Скромничаешь! Думаешь, в своей глуши я разучился читать по-русски? Знаешь, как у нас называется твой «Курс хирургии внутренних органов»? Библией скальпеля! Настольная книга в клиниках. Я внимательно следил, как ты поднимался до всесоюзной знаменитости. Ступенька за ступенькой, ступенька за ступенькой…

Белогоров. Какая там знаменитость! Именитость – это да, на это я еще соглашусь. Чины и звания – только и всего.

Кирилл. Лауреат Сталинской премии всё-таки…