Мне придётся убить тебя (СИ)

Когда человек понимает, что он что-то делает не так? О чем он думает, когда в его голову вдруг приходит мысль о том, что он…ошибся? Когда он осознает, что он ошибается? Зря врет, зря молчит, зря делает. Каким образом он понимает, что свернул не туда? Для каждого свое. Кто-то понимает, что все идет не так, когда делает первые шаги в сторону от истины. Кто-то, когда близкие начинают отворачиваться от него. Кто-то только тогда, когда начинаются разрушения. Непоправимые разрушения.

Пятого кольнуло недоброе предчувствие, когда он проснулся в одиночестве. По телу еще проходила сладкая истома, а по спине легкое неприятное покалывание от царапин. Перед тем как открыть свои глаза он думал о том, как все удачно сложилось. На миг, лишь на один единственный крохотных миг, он подумал, что все хорошо. Что сейчас он сможет все расставить по полочкам, сам разобраться с комиссией, и он сможет жить нормальной жизнью, на сколько это могла позволить его особенность. Но стоило его хвойным глазам открыться, а его руке скользнуть по пустующей половине кровати, в его голову пришел отрезвляющий ветер реальности.

Пятый в привычной манере нахмурился, оглядывая соседнюю сторону, где должна была лежать Викс. В его голову начали сразу закрадываться неприятные мысли, но Пятый решил попробовать побыть в шкуре оптимиста, поэтому он самонадеянно подумал, что девушка уже внизу с его братом алкоголиком. Поэтому он встал с постели и направился в ванну. Нужно было взбодриться.

Холодные капли стекали по его исцарапанной спине, заставляя его улыбаться. К боли он привык, а колющие ощущения напоминали ему о бурных часах с его возлюбленной. По телу прошел табун мурашек, когда он вспоминал ее аромат и сладость ее губ. Таких родных и желанных, что в груди начинало щемить от воспоминаний о ней. В его голове слишком много гормонов, все из-за возраста, но черт бы его побрал, как же приятно от них внутри.

Мокрые ноги коснулись мягкого коврика. Пятый провел рукой по волосам, стряхивая ледяные капли воды. Он взглянул в зеркало и замер. Он выглядел действительно отдохнувшим за все те годы, что он провел в этом молодом теле. На его лице не было той привычной хмурости. Он…улыбался? На губах действительно была легкая удовлетворительная улыбка. Он подошел ближе к зеркалу, оперся одной рукой об него, а второй провел по его щеке. Улыбка как-то резко сошла с его лица.

Это лишь мнимое счастье. Факт оставался фактом. Он — монстр. Он лжец и последняя мразь. Он ведь предал Викс, затем потерял ее на восемь мучительно долгих лет. Затем он нашел ее, но не рассказал всей правды. Почему? Испугался? Да, черт возьми! Он испугался, что единственное живое существо, понимающее его и любящее его настоящего, к чертям его пошлет. Он испугался стать отвергнутым, ведь любил Викс больше жизни. Любил? Твою мать, да…

Но он лгал ей. Снова. Снова он предал ее. Снова он не смог найти в себе силы сказать то, что она обязана знать. Не нашел сил, чтобы принять от нее наказание. А после еще и трахнул. Да, там, в Комиссии, он не раз занимался с ней сексом, свидетелями чего стала львиная доля киллеров. Да, тогда она тоже не знала о предательстве. Но сейчас она другая. Ее теперь разорвет с особой болью после такого. Ему нельзя ей признаваться. Проще умереть, чем признаться. И он не признается.

И откуда он мог знать, что уже поздно и что он снова облажался?..

***

Его второй раз неприятно кольнуло, когда он спустился к бару, а Виктории там вновь не было. Клаус сидел к нему спиной и перешептывался с пустотой о том, что все в этом мире неправильно. Он выглядел особенно поникшим. В тонкой худой руке он крутил фужер с виски, наблюдая как плескается в нем янтарная жидкость, слово очарованный ее рыжими языками огненной воды. Пятый огляделся, в поисках родных глаз, но было пусто.

— Она в душе…

Клаус звучал беспристрастно и Пятый скинул это на алкогольное опьянение. Ванных комнат в академии действительно хоть отбавляй, так что неудивительно, что она пошла в любую другую и Пятый ее не заметил. Так ему хотелось думать. Может она сначала спустилась к Клаусу, чтобы спросить про душ, поэтому они разминулись. Пятый сам не заметил, как начал искать оправдания ее отсутствию, не решаясь подумать, что она ушла. И он был рад услышать от Клауса, что она где-то в стенах академии. Конечно, он этого никогда не признает, но на душе все же было чуть более спокойно. Ненадолго.

— Ее душа и разгоралась, и погасала одиноко, она билась, как птица в клетке, а клетки не было: никто не стеснял ее, никто ее не удерживал, а она рвалась и томилась…

Клаус поставил стакан, вскидывая голову наверх и на выдохе проговаривая эту фразу. Где он ее мог услышать или прочесть? Может это были его собственные мысли? Разве он способен на такое? Его отравленный наркотиками мозг никогда так себя не вел. Клаус опустил свой взгляд снова на стакан, но выпивать он не стал. У него впервые за всю его жизнь не было настроения быть пьяным. Ни от алкоголя, ни от наркотиков. С ума что ли сошел? Наверно.