Мне сказали прийти одной

Также я услышала рассказы о значении и духе ислама, которые отличались от того, к чему я привыкла с детства. Как и мои родители, я считала, что религия должна быть отделена от политики. И вдруг я оказалась среди людей, чьи религиозные и политические воззрения безнадежно перепутались. Вначале связь Гамбурга с событиями 11 сентября озадачивала меня. Но чем больше времени я там проводила, тем сильнее становилась уверенность в том, что Мухаммед Атта и другие террористы приобрели радикальные взгляды и были завербованы в Германии.

Люди со Стейндамм описывали Атту как аскетического человека, сурового в своих мыслях и часто указывающего другим на их прегрешения. Он критиковал мусульман за то, что они слушают музыку и курят. Он и члены его ячейки не были «спящими» агентами. Атту, как и некоторых из его друзей, знали в городе. Но действовал он в этом параллельном мире, выпав из поля зрения немецких властей. Я считала из ряда вон выходящим, что никто в службе безопасности или в разведывательных службах не заметил такую экстремистскую деятельность.

Несмотря на мою наивность, даже тогда у меня было несколько преимуществ по сравнению с другими журналистами. Мечеть аль-Кудс, куда Атта и его кружок часто приходили молиться, управлялась марокканцами. В отличие от членов моей семьи, они носили длинные бороды, но мне во многом помогало то, что я говорила на марокканском диалекте арабского. Это действовало не только на марокканцев.

Однажды той осенью в Гамбурге я вышла на прогулку и встретила главу отдела расследований журнала «Дер Шпигель», который в прошлом году выступал у нас в школе журналистики. Он спросил, на кого я работаю.

– Сейчас – ни на кого, – ответила я.

– Но вы говорите по-арабски, – сказал он.

«Дер Шпигель» был одним из самых популярных еженедельников в Германии. Он славился своей честностью и смелостью. Это было одно из изданий, которые я больше всего уважала. В 1962 году редакторов журнала обвинили в государственной измене из-за того, что они опубликовали статью, где критиковалась боевая готовность страны. Основатель журнала даже попал в тюрьму вместе с несколькими редакторами и репортерами. В конце концов выяснилось, что министр обороны лгал о своей роли в этом деле, и его вынудили покинуть пост.

В штате журнала были репортеры высшего класса, но им был нужен кто-то, у кого был бы доступ к арабской общине в Германии. Редактор рассказал обо мне, и я стала внештатным корреспондентом журнала – писала статьи, но в штат еще не входила. Для меня это был большой прорыв, что-то вроде неожиданной удачи, которая может помочь молодому репортеру сделать карьеру.

Чего я не знала в то время, так это того, что кто-то из журнала звонил в немецкие спецслужбы и спрашивал, «чиста» ли я. Не связана ли моя семья с какой-либо террористической группировкой? Насколько религиозны мои родители? Посещаю ли я мечеть, общаюсь ли с неправильными людьми? Не являюсь ли членом тайной ячейки, еще одним Мухаммедом Аттой в процессе создания? Как мусульманка и дочь иммигрантов я автоматически была под подозрением в Германии, стране, где я родилась.

Я с головой погрузилась в работу команды расследований «Дер Шпигель». Вскоре я заинтересовалась девятнадцатилетним немецким парнем по имени Деннис Джустен, обыкновенным молодым человеком из пригорода Франкфурта, который перешел в ислам. Казалось, Джустен превратился в правоверного мусульманина буквально в одну ночь, начав поститься на Рамадан и порвав со своей девушкой. Его родителей не очень заботило такое изменение в его жизни, пока он в один прекрасный день не исчез. В сентябре 2001 года Джустена арестовали при попытке нелегально пересечь границу Афганистана с Пакистаном. Его допрашивали в ФБР. Я позвонила редактору и сказала, что хочу взять интервью у родителей Джустена. Корреспонденты журнала несколько раз пытались поговорить с ними, но они отказывались. Я тоже не была уверена, что смогу их убедить, но мне было очень интересно, и я чувствовала, что должна попытаться.

Редактор очень хотел получить интервью с родителями Джустена, но он был не в восторге от моего участия.

– Лучше тебе держаться подальше от этого дела, – сказал он. – Когда речь идет о мечети или исламском книжном магазине, ты можешь этим заниматься. Но это немецкие родители.

– Не понимаю, что вы пытаетесь мне сказать, – ответила я.

– Ну, я представил, что нахожусь в их положении и вижу, что кто-то вроде тебя стучится ко мне в дверь. Я бы мог подумать, что ты шпион Талибана.