Мне снился сон…

Виктория отдавала себе отчёт в том, что холодный прагматизм жены брата тоже дал ей свой толчок. Пробудившиеся воспоминания об острове и Энтони – это бунт её романтического разума. Да, она может поверить в невероятное! Джудит – никогда, да и Сергей теперь, похоже, её верный апологет. Пусть! А она попробует испытать прекрасную любовь не только во сне.

Всемирная Сеть засасывала, выдавая ей интереснейшую информацию, необычные комбинации. Но… ничего! Не было никакого террориста Свена – ни среди самых известных, ни среди мелочёвки. Не было организации «Парабеллум» – не только среди экстремальных, но и совершенно безобидных. Было издательство, был писатель с таким псевдонимом, организация в России патриотического толка… Она не отступала: копалась в информации о наркотрафике, наркодельцах, современной работорговле, пропавших над Атлантикой и не только самолётах…Читала материалы симпозиумов, доклады, статьи – в надежде, что где-нибудь, хоть вскользь, промелькнёт упоминание об Олафе Свене. Нет! Она забиралась на самые невероятные сайты в поисках фотографий террористов, находила довольно много, даже видеоролики. Было среди них несколько Олафов – имена, фамилии, клички, были и Свены – имена, фамилии, клички. Но все были не те, не те…

Олаф Свен был главной зацепкой для Виктории. Если он существует, то он – известная личность. И название его организации она знала. Ведь не Энтони же ей было искать! По имени, по тому, что он аристократ? Она даже его возраст точно не знала, не уверена, что он живёт в Лондоне… Но и со Свеном, о котором она знала значительно больше, ничего не вышло. Не было его в этой жизни.

Да, Вика так откровенно и сказала себе – заставила себя произнести это вслух:

– Нет его в этой жизни. Был бы – обязательно в Интернете высветился, хоть где-нибудь… Значит, его нет, не существует. И Тони… И Тони нет на свете. Мне просто снился сон…

И Вика заплакала. Она была одна, в своей комнате, у включённого компьютера, за окном стояла уже поздняя ночь поздней осени. Никто не видел её слёз. И был этот тихий плач совсем не такой, как отчаянный рыдания в самолёте. Горький, лёгкий и сладостный одновременно. Плач-прощание с мечтой, с надеждой на невероятное. На чудо.

С того времени Вика, хоть и позволяла себе вспоминать Тони, как мечту, изо всех сил старалась отвлечься, не думать, не травить душу. Успокоиться, забыть. И лишь однажды произнесла вслух слово, связанное с её необычным сном…Однажды мама, которая всё ещё время от времени расспрашивала её о Калифорнии, о Серёже и подробностях его жизни и спохватывалась: а вот это забыла спросить, и это, – поинтересовалась:

– Почему Джудит называет Сергея Серхио? Это ведь по-испански?

– По-русски, наверное, ей непривычно, трудно произносить. А английского аналога «Сергею» нет. Вот и называет по-испански, это логично. Там же рядом Мексика, испаноговорящих в Калифорнии много, потому «Серхио» звучит естественно.

– А как тебя они называли?

И Виктория почему-то вдруг сказала не то, что было. Вырвалось само, словно пробило заслон:

– Тори!

– Правда? – удивилась мама. – Надо же! Точно так назвал тебя дед Антон. Нам с Анатолием ещё тогда это показалось необычным и красивым. Но и непривычным для слуха. Потому и не рискнули так тебя звать. Стали более привычным – Вика.

– Я помню, ты рассказывала: именно твой отец предложил дать мне имя Виктория?

– Да, – мама улыбнулась давним воспоминаниям. – Он совершенно не отреагировал на рождение Сергея, прислал скупую поздравительную телеграмму, и всё. Впрочем, это можно объяснить: тогда были ещё живы мама и отчим, может быть он не хотел с ними встречаться. Но и потом, за десять лет, ни разу не приехал посмотреть на внука. Когда ты родилась, Анатолий даже думал ему не сообщать. Но всё же послал телеграмму, что-то вроде «Поздравляю с внучкой». А он вдруг приехал. Встречать пришёл к роддому вместе с Толей, Серёжей и нашими друзьями. Дома, когда тебя распеленали, он подошёл, долго смотрел. Потом спросил: «Имя у девочки уже есть?» «Нет, – ответила я. – Мы ещё думаем, прикидываем». Он поднял на меня взгляд, и у меня сердце затрепетало: так, показалось, смотрит на меня отец ласково и печально. Вдруг сказал: «Назовите её Викторией». Мы с Анатолием переглянулись. Он позже признался, что тоже почувствовал какой-то трепет. Потому и сказал: «А что, красивое имя. И редко встречается… Назовём, Нина?» «Хорошо, – сказала я. – Мне нравится. Пусть будет Виктория». Тогда отец наклонился, подложил ладонь под твою головку, погладил пальцами волосики, уже тогда тёмные. И произнёс именно это: «Тори…» Знаешь, Вика, больше он никогда тебя так не называл, даже когда приезжал на твои дни рождения, даже в тех редких письмах, которые писал в ответ на наши. Просто: «внучка».