Мне так хорошо здесь без тебя

Что же касается родителей Анны… О том, что Анна вышла за меня замуж втайне от них, я узнал дней через десять после свадьбы. За обедом она вдруг взяла и расплакалась. Я поначалу решил, что она расстроена поведением наших друзей – накануне мы устраивали дома вечеринку, и кто-то курил в туалете, а это для Анны было вопиющим неуважением. К тому же она не любила есть то, что приготовлено не сегодня, а обедали мы вчерашней курятиной. В общем, были причины для огорчения, но оказалось, что все куда серьезнее. Она не сообщила своему семейству – оплоту рафинированной французской буржуазии, – что вышла замуж за мужчину скромного достатка, не планирующего стать ни банкиром, ни консультантом (ни даже директором по маркетингу!), а желающего просто быть счастливым, жить полной жизнью, пить вино и заниматься любовью с их дорогой единственной доченькой.

Я был в бешенстве. В течение нескольких месяцев Анна делала вид, что регулярно ведет с родителями задушевные беседы по телефону, готовя их к своему предстоящему бракосочетанию и вечному союзу сердец с британским простолюдином. Как выяснилось, на том конце провода была Эстер, на чьи плечи легла задача подготовить почву для моего представления чете де Бурижо в качестве серьезного претендента на руку и сердце их дочери, имеющего самые благородные намерения. Как только отец невесты (жены) даст согласие, свадьба будет сыграна (заново) в летней резиденции семьи в Бретани в присутствии всех родственников, друзей, чад и домочадцев.

Меня взбесило не только то, что жена это от меня скрыла, но и чудовищное мещанство всей затеи. Я всегда находил снобизм Анны обворожительным, я с улыбкой наблюдал, как благовоспитанная дочь возмутительно богатых родителей живет двойной жизнью: днем она образцовый помощник юриста в серьезной фирме, вечером – отвязная любительница виски. Однако теперь в полный рост встал вопрос географии. Если мы переезжаем в Париж, как собирались, ее родители станут играть в нашей жизни совсем другую роль. Из далеких, почти мифических персонажей, объекта шуток за коктейлями они превратятся во вполне реальных тещу с тестем – шумных назойливых родственников, которые вечно звонят, приходят в гости по воскресеньям и имеют влияние на мою жену.

Изначально мне нравилось то, что мы поженились в каком-то сарае, без оглядки на родителей и на прошлое с обеих сторон. Мы полюбили друг друга и вступили в брак, послав весь мир к черту. Но, глядя, как Анна всхлипывает над тарелкой нетронутой курятины, я понял, что так просто отгородиться от мира не выйдет. Я задумался о том, что ждет нас по ту сторону океана.

После нескольких слезных телефонных разговоров мы получили по почте два билета из Бостона в Париж и обратно. Пришло время познакомиться с родителями.

Наш первый официальный визит пришелся на длинные октябрьские выходные. Из аэропорта мы поехали прямиком к родителям в их дом в Ле-Везине – полчаса езды от Парижа. После серии неловких поцелуев в щечку и расшаркиваний – «ну вот, наконец-то и познакомились» – мы вышли в патио, где мадам уже приготовила аперитив. Разговор старательно обходил «слона в саду»: после живого обсуждения мы пришли к выводу, что октябрь в этом году необычайно теплый.

Я быстро понял, чем именно занимались де Бурижо в течение месяца перед нашей встречей: они составляли список достоинств и недостатков Ричарда Хэддона.

ПЛЮСЫ:

– свободно говорит по-французски (почти без акцента, если верить Анне);

– человек культурный, разбирается в искусстве;

– европеец;

– Анна его очень любит;

– вроде бы тоже любит Анну;

– много путешествовал.

МИНУСЫ:

– с его профессией на жизнь не заработаешь;

– выходец из семьи скромного достатка (вероятно, плохие зубы);

– мы его не знаем (и зубы у него наверняка плохие);

– не француз;

– не католик;

– не богат.

С первым блоком вопросов я справился на отлично: тот факт, что мои родители счастливо женаты уже сорок лет, ощутимо улучшил мое реноме – так же как и остаточное знание испанского, поскольку в графе «знание языков» теперь стояла цифра три. Но я вступил на скользкую почву, когда господин Ален де Бурижо поинтересовался, каким же именно искусством я занимаюсь.

– Поп-культурой, пап, – ответила Анна, заправляя прядь волос за ухо. – Он как Мишель Уэльбек, только в изобразительном искусстве.

Услышав это, я чуть не поперхнулся белым бургундским.

– Вообще-то моя сфера – политический поп-арт, – сообщил я, решив, что терять уже нечего. – Я… провоцирую людей на то, чтобы они задумались.

Чета де Бурижо смотрела на меня без всякого выражения, явно ожидая подробностей. Но я не мог назвать ни одну из своих работ, не выставив себя кретином.