Не знаю, как все сложится дальше. Я не обрел новую формулу жизни, где мысли мчатся на солнечных батареях и сомнения утилизируются бодрой уверенностью в каждом следующем шаге. Все как будто по-прежнему: я так же морщусь ранним утром от солнца, пробивающегося сквозь щели жалюзи, так же курю натощак и забываю забрасывать грязные носки в стиралку. Никаких кардинальных изменений в быту, зато много перестановок в себе.
Я – проснулся. Теперь часто от болезненного ощущения счастья хочется кричать о светлом внутри, донести его до окружающих. Но я не такой, я избегаю всплесков эмоций. Тихо смотрю в небо, прислушиваюсь, впитываю каждую секунду нового дня. Отстаиваю тишину.
Расправляюсь с персиком и возвращаюсь в прохладную гостиную. Фернандо с Карлой, изможденные и расслабленные, пьют виски, развалясь на диване. Он, смеясь, спрашивает ее о замужестве. Она, смеясь, отвечает: «Хорошие мужики, как оказалось, существуют. Но они все женаты, представляешь? Мне ловить нечего, миленький. Лучше так, за деньги и без сказок».
39
Фотографии рассыпаны по кровати. Черно-белые на матовой бумаге, некоторые со смятыми углами. То, что на них, осталось прежним. Мы с
Вот на другой фотографии – мы на подоконнике нашей квартиры. На нас майки одинакового белого цвета, с разными надписями. На моей стекающими буквами написано «hopeless romantic», на
А вот мой любимый снимок. На нем
– Я бы хотела, чтобы не было войны, чтобы всем хватало хлеба, чтобы люди всегда выздоравливали!
Я-то думал,
– Пусть нам не нужны будут другие, для того чтобы видеть, как мы любим друг друга.
Я пересматриваю наши фотографии, которые
Отныне я ничего больше не раскрашиваю – принял все, как есть, как было и как должно было быть. С нами случилось время, с нами случилась жизнь, это то, чему еще никто не смог противостоять. Нет, я не смирился с этой разлукой. Просто должен идти дальше, пока не знаю куда, но должен идти. Ведь дорога возникает под шагами идущего.
Термометр быстро добегает до отметки плюс тридцать девять по Цельсию, я отключаю кондиционер и ложусь в постель с бутылкой пива. Большие глотки, холод по груди, волны внутри с силой разбиваются о скалы грудной клетки. Я боюсь любого холода ночью, даже искусственного. Он ужасающе равнодушен – и всегда настигает, как бы мы ни хорохорились. Иногда именно отчаяние пробуждает в нас любовь к жизни. Но его нужно контролировать – оно еще обманчивее надежды, сам не заметишь, как окажешься у темных вод.
Я, осмелев, уже начал считать себя железобетонным, непробиваемым для сомнительных чувств. Оказывается, нет, все еще возможно. Стоит оказаться на холоде, под ледяным душем или кондиционером, боль снова пробуждается и меня уносит туда, где лето не сменяет зиму и весна тоже не случится больше. И я соглашаюсь с поражением, ноги подкашиваются, вот-вот опущусь на дно и скажу: «Нет ничего, все придумано». Но из последних сил сдерживаю крик нахлынувшего отчаяния. Существуют слова, которые нельзя говорить даже в порыве крайней тоски, если ты не имеешь их в виду и в трезвом, взвешенном состоянии. Не всегда поступки становятся последним шагом, слова чаще разрушают надежды человека. Их следы в сердце неистребимы.
Пока не окреп в новой жизни, я остерегаюсь ночных сквозняков. Отключаю кондиционер, укрываюсь с головой и думаю про завтра. Когда кажется, что все безнадежно и лучше никогда не будет, надо ложиться спать – утром всегда легчает. Когда-то это мне помогало, но в любой болезни наступает пик, и уже ни в каком времени суток не видишь спасения. Чтобы его заслужить, надо мужественно смотреть вперед. И я снова верю, делаю первые шаги, пробираюсь к возрождению сквозь туман былого.