Мне тебя заказали

— А как же, мил человек? Во-первых, люди слышали жуткий взрыв в лесу, во-вторых, мне доложили, что на моем участке стоит обугленная машина марки «Мерседес-600», в ней три трупа, в-третьих, мне позвонил аноним и сообщил, что труп неизвестного найден в двух километрах от взорванного автомобиля, и, наконец, в-четвёртых, вы сами позвонили мне с целью узнать, не заменили ли меня неким Трынкиным, и сообщили, что гражданин Шервуд Евгений Петрович был сегодня, пятнадцатого мая 1999 года, взорван в своём автомобиле, что уже и так было ясно из найденного трупа, который опознали телохранители и прислуга Шервуда. Так что, сами посудите, что мне оставалось делать? У вас своя… работа, у меня своя…

При словах Виктюшкина о трупе, находившемся в двух километрах от взорванной машины, Лычкин метнул быстрый взгляд на Живоглота. Но тот и бровью не повёл. А ведь и впрямь, о правоохранительных органах, которые могли бы заинтересоваться, при каких обстоятельствах труп гражданина Шервуда попал в машину, принадлежавшую Лычкину Михаилу Гавриловичу, Лычкин в своём ужасе от происшедшего как-то не подумал. А теперь подумал, и ему стало жутко. Потому что, оказывается, бояться ему следует не только гнева братвы и мести Кондратьева, ему следует бояться и ареста. А тюрьмы, лишения свободы он боялся, может быть, больше всего на свете.

И он был очень благодарен Живоглоту, что тот не выдал его. Кстати, ему ничего не мешало сделать это, свалить преступление на Михаила, объяснив причину убийства разборкой, злобой, ненавистью, завистью — да чем угодно. И тем избежать долгого следствия, которое никак не было бы на руку браткам, поскольку в ходе его могли бы всплыть нежелательные для них факты… Челядь же могла запросто показать, что хозяин глумился и над Михаилом, и над его гражданской женой Ларисой, и основания для мести у него вполне могли быть… Но тот промолчал, более того, дал дезинформацию…

Виктюшкин покинул особняк Гнедого в прекрасном настроении, а Живоглот отправил восвояси челядь и остался один на один с Михаилом.

— Все жалуешься на меня, — усмехнулся он. — А как я тебя выгородил, чуешь? Сдать ведь мог со всеми потрохами… И ещё одна любопытная информация поступила от гаишника знакомого — кто-то позвонил сегодня утром на пост на Рублево-Успенском шоссе и сообщил, что в твоей машине труп. Так что ты своему неумёхе Гене по гроб жизни обязан…

— Это он, — прошептал Михаил. — Кондратьев. Теперь понятно, что это он.

— Понятно, понятно, что он, непонятно только, что нам дальше делать с твоим крутым друганом. А ты, Лыко, на волоске висишь… И хоть благодаря мне и моим связям мы получили информацию о том, что твоя тачка мазаная, но, полагаю, за легавыми не заржавеет… Да, висишь ты на тоненьком волоске, Лыко… Ох, и не завидую я тебе… Сам посуди, можем мы рассчитывать на молчание каких-то там Жиклёра и Кардана? Они от страха за свои шкуры запросто сдадут тебя легавым… Такие вот они поганые дела, братан…

— Так что же делать? — испуганным голосом спросил Михаил.

— Что делать? Сам понимаешь, делать то, что нужно. Потому что, кроме нас, твоих братанов, никто за тебя не заступится. Сегодня Игоряха за тебя стеной встал, даже хотел мне, родному старшему брату, врезать, а теперь я за тебя заступился перед российским законодательством. А уж что там твой корефан Кондратьев ещё задумал, этого я, понятно, не ведаю… Но без дела он сидеть не станет, мужик он, я вижу, крутой… Такую заваруху затеял, мало не покажется… А со своей красивой тачкой можешь проститься, мазаная она, сам понимаешь… Через некоторое время перегонят её в тёплые края и загонят там, сам понимаешь, не задорого… Глядишь, и тебе кое-что перепадёт, твоя как-никак… — усмехнулся он.

— Надо его мочить, — сквозь зубы прошипел Михаил, сжимая кулаки. Несмотря на серьёзность ситуации, тачки было жаль больше всего.

— Так мочи, кто тебе мешает? Наоборот, чем можем — поможем. Но пойми, больше тебя в этом деле никто не заинтересован… А теперь поехали отсюда, нечего нам тут делать, а то, не дай бог, снова менты нагрянут…

И когда они уже покинули осиротевший особняк Гнедого и сели в «БМВ» Живоглота, Михаил сказал ему:

— А ведь кто-то из своих стучал. Без посторонней помощи ему бы не проникнуть в особняк Гнедого и не взорвать его машину.

— Ты прав, Лыко, — кивнул круглой головой Живоглот. — Разберёмся и в этом… Кстати, эту красулечку надо бы отсюда забрать. Зачем она здесь? Хозяина нет и не будет, что, этим придуркам её оставлять для потехи? Или на улицу выбросить за ненадобностью. А ну-ка, покличь её… Мы подождём.

Лычкин вернулся в дом и подошёл к лежавшей на диване «Лерочке».

— Поехали с нами, Лера, — тихо и вкрадчиво произнёс он. — Зачем тебе здесь оставаться? Мы тебя утешим… Поехали…

— Не поеду я с вами, — надула губки Лера. — Не хочу. Не нравитесь вы мне… Я Евгения Петровича любила… И у меня траур…