Мне тебя заказали

Посидев несколько минут, Гнедой позвонил нужному человеку и попросил выяснить, с какого мобильного телефона последовал звонок. Незнакомец звонил со своего телефона и не думал скрывать себя. Вскоре Гнедому сообщили, что телефон этот зарегистрирован на имя Красильникова Алексея Григорьевича. И тут Гнедому стало совсем страшно.

Веселье закончилось. Не хотелось уже ни группового секса, ни хороводов с музыкой. Он велел гостям убираться восвояси. Михаил с Ларисой уехали на его "Вольво". Проституток повезли на микроавтобусе "Ниссан".

- И эту... там подбери, - мрачно приказал шоферу Гнедой. - Замерзнет еще в своих туфельках. Пошли все вон, спать хочу...

Затем сорвал с себя идиотский костюм, надел джинсы и белый свитер и долго сидел один в зале перед экраном телевизора, пил виски и жрал все подряд, что было на столе. Наклюкавшись до кошмара, он велел толстухе горничной вести его в спальню. Та отвела его, раздела и уложила под одеяло. Гнедого стало тошнить, и горничная притащила таз, куда он долго блевал. Горничная принесла ему "Боржоми". Он выпил всю бутылку, откинулся назад и велел горничной лечь рядом с ним. Она ласкала его, а затем он заснул тяжелым пьяным сном... Во сне ему мерещились бешеные глаза Алексея Красильникова, которого он видел всего один раз в ресторане "Золотой дракон", где тот сидел вместе со старшим братом. Сон был чудовищный... Какой-то совершенно огромный Алексей Красильников швырнул его, крохотного и голого, в большой костер, он горел, ему было ужасно больно, но он никак не умирал. А рядом стоял его тезка Алексей Кондратьев в военном мундире с иконостасом орденов на мощной груди и хохотал над его мучениями. "Скорее бы, скорее бы, когда я наконец подохну?" - молил он, а потом заорал от невыносимой боли...

- Да что с вами, Евгений Петрович? - суетилась горничная, наклонившись над ним.

- А? Что? Да ничего... Ты кто? Какого рожна ты здесь? Да голая еще, ощупал он ее пышное тело. - А ну пошла вон! Забралась, понимаешь, под одеяло... Катись, катись отсюда, спать хочу...

Обиженная горничная вылезла из постели, оделась и убралась восвояси. А Гнедой повертелся еще немного, выпил "Боржоми" и захрапел...

Глава 4

- Да быть того не может! - вытаращил глаза Кондратьев, услышав информацию Меченого, выданную им совершенно спокойно, обычным для него равнодушным вялым тоном.

- Да что ты, капитан, маленький, что ли? Быть не может... передразнил он его. - Чего только на свете быть не может. Я вот, например, считаю, что все может быть... Разве что честного правительства у нас быть не может. А так что? Даже летучие собаки бывают, я в газете читал, а ты говоришь...

- Но Михаил? Михаил Лычкин? - продолжал поражаться Алексей. - Он вместе с каким-то там Живоглотом заказал меня? А может быть, это все же не он был у Паленого?

- Да он это, он. Паленый сам справки наводил... Мишель его погоняло. А оба они из банды Гнедого... А от этого отморозка ожидать можно все, что угодно, наслышан о нем, хоть лично видеть не приходилось, бог миловал. Я и тогда догадывался, что все это его рук дело. Значит, еще соображаю что-то, капитан.

- Так... - призадумался Алексей. - Да, теперь мне все понятно. Лычкин и подсунул мне этого адвоката Сидельникова, который защищал его отца. И Сидельников прекрасно отработал свои тридцать сребреников.

- Точно, - кивнул головой Меченый. - А оплачивал услуги Петра Петровича этот самый Гнедой. А что? Задавили твою фирму, ограбили вас до нитки, не так уж мало у вас взяли, если каждого так обуть, большая сумма может образоваться... А возможно, и сложнее тут дело. Может быть, и Гнедой этот не последняя инстанция... Например, тюменцы могли бучу поднять против тебя, таких проколов не прощают, и из-за гораздо меньшей суммы жизни лишают. А связи там могут быть очень крутыми... Так что в переплет ты попал, капитан...

- Ну, и что дальше? - нахмурился Алексей.

- А ничего дальше. Жить не тужить, вот что дальше. Чего тебе теперь терять? Теперь ты такой же, как и я, ни хаты, ни семьи... Клево так жить, поверь мне, братан... И бояться тебе теперь нечего. Пускай они боятся, а особенно дружок твой и заместитель Мишель. Вот этот иуда у нас и забоится, мало не покажется...