Мне всегда будет 44

За эти дни мы видели столько удивительного и прекрасного, столько работ великих мастеров – от куполов, расписанных в эпоху Возрождения до античных Аполлонов и Афродит, что фотографироваться у каждой достопримечательности уже и не хочется – кажется гораздо важнее запечатлеть это в сердце, навеки положив в сокровищницу души эти яркие солнечные мгновения – чтобы доставать их в пасмурные, серые холодные дни. Моя копилка наполнилась почти до краев – хватит на много лет. В ней гондольеры поют над каналами Венеции, сушится белоснежное белье над двориками Неаполя, поэты бродят по узким улочкам Флоренции… И надо всем этим светит солнце – над искрящимся морем, над веселым Римом, над величественной горой, извергающей вулканы… Вилла д Эсте поразила меня своей красотой – вот как проявляли свою Amore итальянские мужчины: подарками из прекрасных фонтанов и водоемов, благоухающих лабиринтов и цветочных ковров, среди бурлящей неописуемой красоты которых застыли, как живые, статуи богов и богинь, с которыми могли бы сравниться только сами возлюбленные, достойные таких даров. Я тоже достойна – я знаю. Мое тело все еще будто выточено из теплого каррарского мрамора, мои голубые глаза лучатся жизнью, а золотые волосы еще ярче сияют под итальянским солнцем. «Bella! Belissimo!», – говорят мне восхищенные взгляды мужчин, и я их принимаю со сдержанным достоинством. Я, с детства привычная к труду – потомственная аристократка знатных корней. Мои предки были мурзами, белой костью из высших слоев татарского дворянства. Муж ласково называет меня «княгиней», хотя в России титул мурзы считался эквивалентом графского и считался чуть выше. Когда-то, до революции и до раскулачивания, у моих дедов был красивый особняк, и когда-нибудь у меня тоже будет большой дом с колоннами в античном стиле, внутри полный мраморных ваз и прекрасных картин, а снаружи окруженный роскошным садом. А пока я вдыхаю аромат гиацинтов и впитываю в себя красоту, над которой бессильны века. Такое не подвластно инфляции и дефолтам, этим можно измерять ценность жизни.

Как хрупка и скоротечна жизнь, насколько мал и слаб человек в руках капризных и переменчивых богов, особо остро понимаешь рядом с величественным Везувием. Трагедия застигает людей врасплох – как застала она жителей Помпей. Искореженные болью тела, раскрытые в крике рты застыли в веках как памятник катастрофе, перед которой человек бессилен. Роковой момент напрыгивает на нас как лава, не дав собрать мысли и вещи, чтобы сбежать до беды. Обстоятельства стекаются в непреодолимый поток, каждая капля которого по отдельности не смогла бы разрушить ничего…

«Bongorno, siniora!» – прикрепленный автомобиль приехал вовремя. Музыкальная итальянская речь ласкала слух, так же, как солнце – кожу. Новый день обещал новые впечатления и начинался так же, как и предыдущие – полные ярких красок, запахов, звуков, радости и красоты. Сколько же ее вокруг – в сияющих счастьем лицах, в зданиях, в гиацинтах и розах, в стильных женщинах и галантных мужчинах, в улыбающихся детях… Я впитывала ее глазами и душой, сидя в ожидании мужа на заднем сиденье машины. Он всегда возвращался в дом, чтобы посетить напоследок туалет – здесь он тоже не изменил привычке. Я передвинулась, чтобы ему было удобнее садиться в машину. Мы не пристегнулись – зачем? Автомобиль тронулся и поехал навстречу другому – большому и более сильному, тому, кто столкнет нас в бесконечный кошмар.

Глава 2. После. Июнь 1996

«Vogliamo presentarci, siniora!» Кто-то настойчиво желает со мной познакомиться. Кто-то в белом халате. Мои глаза уже минут пять как открыты, но я еще не совсем проснулась и не понимаю, ни где я, ни что мне говорят. «Io non parlo l italiano – я не говорю по-итальянски», – отвечаю я, вызвав бурную радость на лицах присутствующих. Их несколько в комнате – озабоченный мужчина и взволнованные женщины окружили меня, неподвижно лежащую на койке. «Где мой муж?» – бьется в затуманенной голове вопрос. И где я сама?

Оказалось, мы в разных клиниках. Оказалось, мы попали в страшную аварию. Нас – непристегнутых – не просто выкинуло из автомобиля – нас сбросило в яму с ядовитыми химическими отходами, и Альфред – мой сильный и надежный муж – сейчас лежит с обожженными внутренними органами, переломанный и бесчувственный – где-то далеко от меня. Мы в чужом городе. В чужой стране. Искалеченные. Разделенные. Почти убитые. И нам еще предстоит выжить, чтобы снова быть вместе. Вот так.

Я выживу. Я сильная. А он? Он лежит в коме и бродит тенью в сумерках между жизнью и смертью. Что он там видит? Я живу между уколами обезболивающего и все время вижу сны – я вижу всю свою жизнь, которая была До. Ведь отныне вся моя жизнь делится на «до» и «после». Как говорила моя бабушка, шейка у сновидения очень тонкая: куда повернешь, так и обернется. Я стараюсь думать только о хорошем. Плохого и так достаточно.