Мне всегда везет! Мемуары счастливой женщины

…В Москве между тем появилось много молодых людей необычного для наших широт вида — из стран, обретших независимость. Они потянулись за знаниями в Страну Советов. Ради них был открыт целый университет, который так и назвали: Университет Дружбы народов. И имя университету присвоили в честь африканского борца за независимость — Патриса Лумумбы. Но поскольку в знаменитом романе Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев» упоминалось племя Мумбо-юмбо, как-то само собой получилось, что часть москвичей, не привыкших еще к имени африканского героя, называли новый вуз университетом Мумбо-Юмбо, а иные просто — Лулумба.

Я очень любила здание МГУ на Ленинских горах. Величественная высотка, возвышающаяся над городом, поражала воображение. Мне казалось, что в университетах учатся люди совершенно особенные, наделенные выдающимися способностями. Я все фантазировала, что же за Университет построили в честь дружбы народов. Гадала, представляла нечто небывалое. Приставала к Танюсе с просьбами поехать и посмотреть на новый университет.

— Ничего там особенного. И не надейся. Обычное здание, — разубеждала меня Танюся.

Но я ее все же уговорила. Мы отправились.

Мы доехали до Донского монастыря. Прошли вдоль его стен. Оказались у довольно невзрачного дома.

— Вот он, университет твой ненаглядный, — показала мне Танюся.

Я была разочарована.

— Говорят, будут на юго-западе основные корпуса строить. Наверное, там что-нибудь такое возведут, особенное, — постаралась утешить тетечка.

Мы так и стояли у кирпичной стены монастыря.

— Хочешь — зайдем, — предложила Танюся.

Мы зашли на территорию монастыря. Как всегда возле церкви, я ощутила тоску от вида запустения и чувства поругания чего-то очень важного, названия чему я не знала.

Вдоль внутренних стен на открытом воздухе стояли величественные скульптуры. Танюся рассказала, что это спасенные от уничтожения статуи, находившиеся во взорванном в тридцатые годы храме Христа Списителя.

— Уничтожили, — сокрушалась Танюся. — Кому мешал? Я ходила на работу пешком. Иду, бывало, и на купол оглядываюсь — его отовсюду было видно. И на душе легче делалось. А теперь там яма… Бассейн. Взрывали несколько дней. Никак у извергов не выходило. Люди стояли и плакали…

Я страшно затосковала от этого рассказа.

— Почему же никто не вступился? — спросила я. — Почему просто стояли и плакали? Надо было прогнать этих гадов.

— Все, кто вступался, сгинули, — вздохнула Танюся. — Такие времена.

Я, в который уже раз, осознала, что не туда попала при рождении. Дурацкое ощущение. Что значит — не туда попала? Кому-то ведь надо и здесь…

— Плюют народу в душу, — говорила словно про себя Танюся. — Такое добром не кончится…

Я постаралась не думать о плохом. Я убеждала себя надеяться на то, что худшие времена миновали, что все образуется… Заживем — и все будет хорошо.

Вот ведь как интересно становится: дружба народов расцветает. Танюся в своей академии стала работать на специальном факультете, который открыли для иностранных военных из дружественных нам стран. Их учили боевому мастерству наши офицеры-победители.

Наша богатая и огромная страна помогала всем новым странам. Мы везде строили светлое будущее. Наше топливо, наши запасы продовольствия, наши специалисты, наши средства — все отдавалось в развивающиеся страны ради идеи мировой революции.

Зарплаты и быт наших граждан, если смотреть на них незатуманенным взором, были нищенскими. Однако — жизнь без войны и надежды на будущее поддерживали веру в возможные улучшения.

Хотя… Если вспомнить жизнь русской деревни в конце 50-х — начале 60-х и сопоставить эту многотрудную, унизительно скудную, беднейшую жизнь с теми миллиардами, которые уплывали в неведомое афро-азиатское далёко, то иначе как преступлением против собственного народа такую политику назвать не получается.

«Зиганшин буги, Зиганшин рок…»

В марте 1960 года мы были потрясены известием, как четверо ребят с нашей оторвавшейся и унесенной в Тихий океан баржи семь недель провели практически без еды, с очень скудным запасом пресной воды.

Я до сих пор помню их фамилии: Зиганшин, Поплавский, Крючковский, Федотов.

Ребята выживали, как могли. Они в первые же дни их вынужденного плавания лишились сетей, так что рыбой питаться не получилось. Варили кожаные ремни в соленой океанской воде. Даже сапоги варили и ели… Они все надеялись, что их найдут. Но дни шли за днями. Они слабели. Теряли надежду. А нашли их американские моряки. Они их подняли на свой корабль, кормили потихоньку… Ребята оказались в Америке, их чествовали, как героев. Помню, читала я интервью Зиганшина. Его спросили, откуда у них столько мужества и силы духа, а он сказал:

— На нашем месте так поступил бы каждый советский человек.

Вот я и думала: а я выдержала ли бы? Достойна была бы звания советского человека. Вон — Зиганшин верит, что да…

Танюся купила журнал «Америка», где наши герои уже были прекрасно одеты, в красивых пальто, шляпах. Это все им там подарили американцы.

Я была охвачена восторгом! Вот ведь здорово! Спаслись!