Мне всегда везет! Мемуары счастливой женщины

Cуп пропитывался запахом пробки от термоса. Есть его возможным не представлялось. Он вонял. И я совершала преступление, прекрасно понимая, что поступаю очень плохо. Я выливала содержимое термоса в унитаз.

Я была сознательным членом общества. Я понимала, сколько в мире голодных детей, которые были бы счастливы съесть этот любовно приготовленный для меня суп. Но где эти дети? Не доедешь, не доскачешь… Суп отправлялся в унитаз.

Таковы были правила игры. Если бы я честно оставила суп нетронутым, разразилась бы трагедия. Точно говорю: пробовала жить по-честному пару раз. Просьбы не оставлять мне суп в термосе ни к чему не приводили… Вот я и… Приспособилась…

И каждый раз, выливая суп, я давала себе слово: вырасту — супы ни-ни. Их не будет в моей жизни. Должна сказать, что много лет я следовала этому обещанию!

Второй же грех — до сих пор мне самой не понятен. Пишу о нем исключительно ради того, чтобы кого-то предупредить: в раннем подростковом возрасте ребенок в очень многих вещах совершенно не может отдавать себе отчет и действует бессознательно.

Итак. Я возвращалась домой из школы, чувствуя огромную усталость. Мне совсем не хотелось есть. Мне совсем не хотелось спать. Я чувствовала опустошение. Я была приучена к нескольким главным правилам возвращения домой: первое — сменить обувь, на улице грязно; второе — вымыть руки и лицо; третье — снять школьную форму и повесить ее на вешалку в шкаф, чтобы она не помялась.

Дальше полагалось пообедать.

Я не делала ни первого, ни второго, ни третьего, ни четвертого…

Я шла на кухню и зажигала газ. Потом я ставила на огонь пустую жестяную банку из-под консервов и «производила химические опыты». Пишу в кавычках, потому что просто не знаю, как иначе назвать то, что я творила. Я наливала в банку, например, одеколон, сыпала соль, сахар, кидала туда куски гуталина, какую-нибудь пластмассовую штуковину — все, что в голову придет. И смотрела, что будет.

Иногда не происходило ничего. Ну, просто жидкость закипала, шипела, бурлила, шел пар… И все.

Но чаще… Чаще полыхмякало так, что мама не горюй! Буквально до потолка могло подняться пламя. Оно поднималось, вспыхивало и опадало. К счастью. Вообще-то после первого такого вспыхивания я стала подстраховыватья: ставила рядом с собой полный чайник. Предполагалось, что я затушу водой из чайника начавшийся пожар.

То есть — какие-то остатки разума все же сохранялись в моей взрослеющей голове. В остальном — чистое безумие. Мне, во-первых, надо было смотреть на огонь. А во-вторых, было интересно, какие именно ингридиенты приводят к наиболее интенсивному вспыхиванию.

Несколько раз пламя, поднимаясь высоко, лизало потолок, оставляя на нем следы копоти. Но, видимо, горючих веществ в моих банках оказывалось слишком мало. До пожара дело не дошло. Сейчас понимаю — чудом! Самым настоящим чудом. Могло запросто разгореться.

Что интересно: иной раз кто-нибудь из теть поднимал голову к потолку и произносил задумчиво:

— Надо бы кухню побелить! Потолок почернел весь, закоптился.

И ни разу это их не удивило, не насторожило.

Странно.

…Насмотревшись на огонь, я приходила в себя, обретала какие-то новые силы. Вот с этими новыми силами я начинала жить, как полагается: разувалась, убирала следы своих опытов, тщательно мыла руки и лицо, переодевалась в домашнее…

И продолжалась эта история года два, если не больше!

В тринадцать лет я вдруг потеряла интерес к подобным действиям. И усталость после школы не так уже проявлялась. Все вошло в свое русло.

…Когда мой средний сын пошел в первый класс, я застала однажды на кухне такую картину: целый коробок спичек был опустошен. Спички аккуратно, горкой лежали на кухонном полу. Оставалось только поднести огонь. Костерок получился бы вполне ничего себе. Взвейтесь кострами, синие ночи…

— Что-то рановато начал, — грустно подумала я.

Потом собрала спички и долго-долго втолковывала, почему не стоит зажигать их на полу в квартире.

Сгорит дом — где жить потом будем?

Умная стала…

Меня жалеют

Запомнилось. Мне двенадцать лет. Я иду с урока музыки. В руках — черная нотная папка на веревочках, доставшаяся мне от Женечки.

Дождь! Ливень! Поздняя весна. Я в школьной форме и в босоножках — совсем тепло.

Улицы тогда отличались чистотой: каждый вечер дворники не просто мели их, но и поливали из шлангов. Веселое детское развлечение: попасть под струю воды, когда дворник начинает свою работу.

Дождь… Теплый дождь. Надо бы домой, но я так люблю дожди! Я скидываю свои босоножки и медленно бреду босиком по лужам. Плевать, что вся промокла! Мне удивительно хорошо. Я счастлива.

Я ничего не вижу и не слышу, кроме дождя. Я поднимаю к нему лицо, смеюсь…

— Галя! Галя!!! Галя!!! — вдруг доходит до меня чей-то крик.

Я вздрагиваю от этого заполошного крика. Словно меня сдернули с облака… Падаю на землю…

На балконе соседнего с нашим подъезда стоит мама нашей дворовой подружки. Учимся мы не вместе, она на пару лет младше меня. Но играем вместе.

— Галя! — приказывает чужая мать. — Немедленно зайди!!!