Мнемозина, или Алиби троеженца

В эти минуты я хотел назвать ее бл*дью, проституткой, непотребной женщиной. Голова моя кружилась от одной только мысли, что я столкнулся с небывалым случаем массового психоза или коллективного идиотизма!

Елизавета Петровна вообще от меня пряталась, опускала вниз голову и бежала прочь, завидев меня, и старалась никуда не выходить из своей комнаты.

Наша домработница Вера с изрядной долей брезгливости приносила ей еду и постоянно меняла судно. Леонид Осипович после лечения в больнице все же изредка выходил к нам во время обеда, но все равно старался пореже встречаться со мною.

Почему-то в свой дом в Подмосковье, который им подарил их спятивший от удара Мнемозины зять, они возвращаться не хотели. Возможно, своим присутствием в моем доме они хотели меня задобрить как колдуна. И все же выше моего понимания оставалось безумие Мнемозины.

– Неужели, – думал я, – ее сумасшествие может передаться и нашему ребенку?

Чтобы совсем с ними не спятить, я по вечерам уходил к Борьке Финкельсону, и с интересом наблюдал, как они с Любой играются со своим младенцем, которого в честь отца тоже назвали Борисом. Я им рассказывал про свои неприятности, но они слушали меня вполуха и смеялись, потому что не верили мне, и думали, что я, таким образом, с ними шучу. Уходил я от них с не меньшей головной болью, чем от своих.

Хуже всего, что теперь Елизавета Петровна срала как канарейка. Из комнаты она выходить не желала, поскольку боялась увидеть меня и получить от меня очередной сглаз, а наша домработница судна из-под Елизаветы Петровны выносить не успевала, к тому же Елизавету Петровну из-за геморроя часами мучили запоры.

Теперь струйка неожиданных зловоний растекалась по всему дому из ее комнаты, но выбросить Елизавету Петровну в форточку как канарейку не представлялось никакой возможности! Надо было что-то делать! Единственно нормальной в нашем доме оставалась домработница Вера, но от нее у меня могла разболеться голова.

Очень часто Вера мне подмигивала и украдкой вкладывала в нагрудный карман моего пиджака записочки любовного содержания, в которых предлагала мне заняться любовью, предварительно закрывшись в ванной или в чулане!

Временами я ощущал перед всеми какое-то стеснение, а подчас даже вину за свое умственное превосходство и огромный жизненный опыт. Однажды все-таки мое терпение лопнуло, и я заперся с Верой в чулане. Было темно, пыльно и очень неловко!

Она сотни раз хваталась за мой хобот, то ручками, то пухленькими губками, отчаянно пытаясь возбудить меня любым способом, но совершенно бесполезно, потому что где-то в глубине души я не желал изменять моей Мнемозине!

Однако стоило Вере назвать меня импотентом, как я тут же овладел ею сзади.

Моя родственная душа так громко раскричалась от счастья, что мне пришлось заткнуть ей рот, подвернувшейся под руку подушкой! Внезапно развернувшись, и оседлав меня, как наездница, Вера мгновенно добилась от меня ослепительной вспышки, мощного взрыва. Я весь как будто взорвался изнутри и тут же забылся, и уснул.

Проснулся я в каком-то странном забытьи…

Вера продолжала все еще двигаться, яростно сжимая меня бедрами… Через минуту нам обоим пришлось затыкать рот подушкой, одной подушкой на двоих…

Ее концы с двух сторон мы держали, как нашу тайную связь… готовую нас разделить и тут же соединить… повторяя все наши движенья… помраченья всей нашей Любви…

Я уже устал… Вера продолжала двигаться… я плавал во сне… и даже не пытался вспоминать, сколько я провел с ней часов в чулане, и сколько раз она затыкала мне рот подушкой… Выполз я оттуда, как червь, в абсолютно невменяемом состоянии, и весь выжатый, как лимон, но довольный и счастливый прожитый недавним мгновением, когда был у нее внутри, и ощущал ее своим единым целым…

Что ни говори, а закрыться с хорошенькой и очень юной домработницей в чулане было очень исцеляющим средством, особенно когда твоя молодая супруга и ее родители пребывали в состоянии маниакально-депрессивного психоза.

С этого дня Вера по-настоящему возжаждала меня, как мужчину, и теперь мы пользовались любой свободной минутой, чтобы запереться в чулане.

Кажется, в своей жизни я еще никогда не был таким любвеобильным! Каждый день я овладевал то Мнемозиной, которая стучала зубами от страха, то Верой, которой часто приходилось затыкать рот подушкой, чтобы заглушить наступление приближающегося оргазма.

Впрочем, обстановка царящего в моем доме абсурда только поначалу казалась мне интересной. Особенно интересно было наблюдать за Леонидом Осиповичем и Елизаветой Петровной, которые меня всячески презирали, ненавидели и третировали, а потом вдруг стали панически бояться, глядя на меня будто через глазок тюремной камеры.

Как я уже заметил, безумие смешно только в начале своего возникновения!

Как говорил один мой знакомый психиатр, постоянно общаясь с сумасшедшими, можно и самому невольно чокнуться, даже не заметив этого!

Именно поэтому в моей голове часто возникали вопросы, и было непонятно, задаю их себе я сам, или люди, потерявшие из-за меня положение гордой вертикали?!