Мнемозина, или Алиби троеженца

Нонна Львовна сорвала с одного сиденья белый чехол и постелила Капе на пол. Мы с Нонной Львовной помогли Капе раздеться и лечь на чехол.

– Мне страшно и больно! – заплакала Капа.

– Не бойся, все будет хорошо, – сказала Нонна Львовна, и неожиданно вытащила из сумки небольшую резиновую грушу с бутылкой минеральной воды, и, набрав в грушу воды, сделала Капе клизму.

– Мне стыдно, – смутилась Капа, но снова вскрикнула, схватившись руками за живот, и тут же у нее из лона потекла вода, а вслед за ней показалась головка нашей дочки. Нонна Львовна осторожно схватилась за головку и потянула ее на себя. Малышка вылезала медленно, как будто боялась появляться на этот свет.

Сзади нас, затаив дыхание, стояли Вера с Мнемозиной, а Скрипишин с двумя нашими дочками сидел возле грузового отсека и никого не впускал.

– Тужься, посильнее тужься! – кричала Нонна Львовна и Капа тужилась, временами вскрикивая и быстро затихая, а Нонна Львовна в это время тянула ребенка за головку на себя.

Когда появилось переднее плечико, Нонна Львовна приподняла головку ребенка чуть-чуть кверху, и дала тем самым возможность появиться заднему плечику.

Когда на ее руках оказалась вся девочка, она сразу же отсосала с помощью груши слизь и околоплодные воды из ее носика и ротика. Потом вытащила из сумочки нож, смочила его спиртом и обрезала пуповину.

– Она жива, – всхлипнула Капа.

– Жива, еще как жива! – обрадовалась Нонна Львовна, показывая ей девочку.

Мнемозина протянула ей чистую пеленку, и Нонна Львовна обмотала ее пеленкой, а потом я снял пиджак, и мы завернули ее в мой пиджак.

Вот так моя третья дочка родилась в воздухе, неподалеку от скалы Айерс-Рок, которая постоянно меняет свой цвет и является чудом природы, и таким образом одно чудо природы притянуло к себе другое, и дало вместе с нами жизнь нашей дочери – Елене.

У нас была мысль дать ей имя Айерс-Рок по названию скалы, у которой она родилась, но, подумав о том, какие наша девочка потом будет испытывать неудобства из-за своего имени, мы быстро раздумали. Знавал я одну старушку. Она работала в нашей больнице санитаркой.

Это была очень несчастная и одинокая женщина, и звали ее, как сейчас помню, Драздраперма! – что в несокращенной форме означает: «Да здравствует первое мая!»

Не знаю, о чем думали ее родители, когда давали ей имя, но думаю, что во многом она стала несчастной благодаря данному ей при рождении имени.

Уверен, что имя несет в себе некую символичность будущей жизни, и пусть эта символичность весьма условна, но иногда имя может с человеком сыграть весьма злую шутку. Конечно, мы уже не смогли посетить крупнейшие города Австралии – Сидней и Мельбурн, не смогли посетить большой барьерный риф, не смогли увидеть чудесные морские пейзажи, и уж тем более не смогли получить никакого вида на жительство в Австралии, хотя именно здесь родилась наша дочка – Леночка, и именно здесь мы поняли, что свою Родину – Россию мы не променяем ни на какую красоту австралийской природы.

Леонид Осипович с Елизаветой Петровной так и не смогли приехать к нам в Австралию, поскольку их загранпаспорта оказались просроченными, однако они встретили нас в Шереметьеве.

Для них было полной неожиданностью, когда они увидели трех моих жен с тремя дочками, да и у Мнемозины с Верой заметно начали округляться животики.

– Вы уж как-нибудь поосторожнее! – недовольно проворчала Елизавета Петровна.

– Мама, а разве плохо рожать?! – улыбнулась Мнемозина, прижимаясь с Нонночкой ко мне, и лица Веры с Капой тоже засветились безумными улыбками.

– Но если человек хочет и может, то почему он тогда должен в себе все это хранить?! – заступилась за меня Нонна Львовна.

– Мужик должен быть мужиком, – поддержал ее Скрипишин, успевший в полете выпить несколько маленьких бутылочек коньяка.

А тут и детишки разревелись, вроде как на защиту папашки родного проснулись.

– Ну, ладно, – вздохнула Елизавета Петровна, вроде как, понимая, что она все равно не в силах, что либо исправить.

Леонид Осипович с большой опаской взглянув на мне в глаза, очень долго и крепко жал мою руку.

Жить мы решили в квартире Мнемозины, на набережной, неподалеку от храма Христа Спасителя. Уже на следующий день Капа позвонила отцу и пригласила его к нам, чтобы он смог увидеться с ней и внучкой. Филипп Филиппович примчался с невиданной скоростью и, как всегда, со множеством своих охранников.

Каково же было его удивление, когда при входе в нашу квартиру его остановили вооруженные сотрудники вневедомственной охраны.

Идея заключить договор на охрану нашей квартиры пришла Мнемозине еще в Австралии, за три дня до нашего отлета, и сразу же по прилете в Москву она ее мигом осуществила.

Бедный Филипп Филиппович, с него сразу сошла вся спесь.

Весь какой-то притихший и скромный до неузнаваемости, он один, и уже без своей охраны, в нашей квартире выглядел как бедный родственник.

– К вам можно?! – тихим шепотом спросил он, увидев меня возле двух охранников, стоящих на входе.

– Конечно, – улыбнулся я, – милости прошу, дорогой мой тесть!