Мнемозина (СИ)

Мое горло срывается. Чудовище смотрит на меня с жалостью, смешанной с презрением. Тройной визгливый голос звучит с издевательским утешением.

— Нет, это я найду тебя. Ты хотел, чтобы я тебя нашел, а также нашел их и сделал то, что я сделал. Ты сам вызвал меня, ты зажег во мне интерес к жизни. Как долго я ждал твоего призыва. Ты хотел, чтобы их не было. Вспомни свое желание освободиться за несколько часов до того, как я забрал их у тебя. Что ты чувствуешь теперь, когда их нет? Не чувствуешь ли ты свободу от оков? Тебе больше не нужно прятать свою похоть, не нужно отчитываться и объясняться. Я тебя освободил, высек из мрамора и вдохнул жизнь. Прояви уважение ко мне и поблагодари за избавление от пут.

— Ты сгоришь в аду, — обещаю я. Чудовище испускает тройной вздох. За его спиной что-то трясется, колышется в зыбком мареве.

— Я уже в аду. Я уже проклят. И это тоже свобода от заповедей и законов. Я попрал все из них и понял, что выше создателя. Сбрось свои оковы, и ты поймешь, что быть грешником — не наказание, а награда. Сладость, пьяная и беззаботная. Это чистый кайф, приход от греха сильнее героинового в сто крат. Приди ко мне, и я стану твоим мессией.

Мои ноги примерзают к полу. Я не могу пошевелиться, дергаюсь и отрываю кожу, вместе с мясом, воя от боли. В ответ — лишь хохот, а потом за спиной чудовища раскрываются два крыла, черные, с белыми глазами и белыми прожилками на черной слюдяной поверхности. Это мнемозина навыворот, не белая, а черная. Крылья трепещут, а затем складываются под немыслимым углом, закрывая чудовище в угловатом домике.

Спустя миг они вновь открываются, и теперь крылья — белые. Чудовище вновь держит на руках фигурку, но на этот раз — это девушка с лицом, которое я видел только на фото. Лаская ее кожу, монстр шепчет:

— Моя радость. Моя радость.

Девушка тянется к нему и целует в щеку. Ее глаза косят в мою сторону, а губы кривятся, не то от смеха, не то от рыданий.

Стены трясутся от грохота, и чудовище вместе с его новой жертвой сметает волной бабочек. Этой же волной сметает и опрокидывает меня. Я падаю в пропасть.

И просыпаюсь.

Телефон трясется на столе, подпрыгивая в истерике. Подслеповато щурясь, я хватаю его, морщусь от яркого света экрана. За окном — ночь. Я заснул одетым.

На экране лицо Веры. Я сдвигаю символ звонка на зеленый круг с телефонной трубкой.

— Ваня, он знает, — шепчет Вера. — Будь осторожен. Он знает, что ты за ним идешь. Его предупредили!

11

Мама, которую в последнее время я не баловал своими визитами, позвонила и потребовала приехать, убеждая, что совершенно случайно приготовила целую прорву еды, которую необходимо съесть, а поскольку она не в состоянии справиться с этим одна, ей необходимы помощники в виде родных детей, меня и Надежды, моей сестры. Я не особенно хотел ехать, но отнекиваться не стал. Мамины пироги, естественно, были лишь предлогом. На самом деле она за меня беспокоилась, как любая мать. После смерти Лены и Артема родные так навязчиво пытались вывести меня из депрессии, что вконец опротивели. В ярости я отказался общаться со всеми, и многие приняли это как оскорбление, кроме мамы и Нади. В своем горе я отталкивал всех, но оттолкнуть их, самых близких людей, не смог.

Запах сдобного теста я почувствовал еще в подъезде, оглушительный, дурманящий. Он ударил меня под дых, и я невольно вспомнил, что не ел со вчерашнего дня. Кишки свернулись в тугой узел и издали оглушительный рев. Я поморщился, потер живот и протянул руку к звонку. Мама открыла тут же, словно стояла за дверьми. Я торопливо скинул обувь, чмокнул мать в щеку и протиснулся по узкому коридорчику, заставленному банками с домашними соленьями. Надежда, распаренная, в зеленом полотенце на голове и халате дикого канареечного цвета, появилась из гостиной. Сестра грызла яблоко и на меня смотрела с насмешкой. Будучи на три года старше, Надежда никогда не забывала подчеркнуть, что умнее, опытнее, и вообще, я, как щегол, не имею права на собственное мнение, пока не вырасту. Несмотря на то, что мне перевалило за тридцать пять, я, по ее мнению, так и не вырос.

— Ванечка, ты хоть завтракал? — озабоченно спросила мама. — Что-то ты осунулся совершенно.

— Осунулся и позеленел, — констатировала Надя с удовольствием и царственно кивнула: — Салам-пополам, братец-кролик. Какие новости в современной юриспруденции?

— Это так же скучно и уныло, как твоя бухгалтерия, — отбил я подачу. — По какому поводу праздничный ужин?

Стол был накрыт лишь наполовину, горячее отсутствовало, судя по всему, именно оно томилось в духовке, заставляя сходить с ума мой голодный живот. Я торопливо схватил ложку и зачерпнул с горкой жирный салат, с наслаждением давясь майонезом с горошком. Надежда криво усмехнулась:

— Ну… ты не звонишь, не пишешь. Кстати, я встретила Татьяну, и она была невероятно скупа на слова, куда-то спешила и очень старательно делала вид, что давно тебя не видела. Мела хвостом, как лиса. Верный признак, что вы вместе роете носом землю. Над чем вы работаете?