Мнемозина (СИ)

— Понимаю, — ответил я, глядя на картину, где была изображена Наталья Макарова, держащая в руках отрубленную голову своего супруга. — Он просто откупался.

25

Когда Глеб вошел в кабинет, я бросил взгляд на его руки: тонкие с нервными пальцами художника и попытался представить, как он хватает за горло свою любимую девушку и выбрасывает из окна. У меня ничего не вышло, хотя в своей прошлой полицейской жизни я видал и не таких херувимов, убивающих без зазрения совести самых близких людей. Но теперь, встретив Глеба лицом к лицу, я понимал, почему все вокруг уверяли, что он неспособен на насилие. Этот парень, с лучистым лицом эльфа, показался мне совершенно безвольным и слабым для такого поступка. Всю свою энергию он направлял на картины.

Барсуков, усадив Глеба напротив, торопливо дал ему карандаш и бумагу, а затем подошел ко мне и горячо зашептал в ухо:

— Не забывайте, что перед вами больной человек. Я останусь и в любой момент прерву беседу, если мне покажется, что вы пытаетесь нанести моему пациенту вред…

— Дедуль, твоими заботами только что один пациент вздернулся, — вмешался Кеша, который, естественно, подслушивал. Глеб поднял голову и поглядел на него без всякого интереса.

— Вас отец прислал? — спросил он.

— Меня зовут Иван Стахов. И я не представляю вашего отца, — ответил я. Глеб передернул плечами и быстро зачиркал карандашом на бумаге.

— Хорошо, — скупо сказал он.

— Вы не хотите разговаривать с отцом?

— Не хочу, — буднично ответил Глеб. — И не захочу. Не могу видеть ни его, ни маму. Наверное, когда мне тут подлечат нервишки, я навсегда уеду, чтобы его не видеть. И плевать на все его бабки. Мои картины стоят таких денег, что я могу жить безбедно. Вы пришли из-за Ксении?

Я кивнул. Вопрос вертелся у меня на языке, и я, поглядев на Барсукова, решил не медлить.

— Ксения состояла в любовной связи с вашим отцом?

Карандаш на мгновение замер в руке Глеба, а затем он, как ни в чем ни бывало, продолжил рисовать. Я опустил взгляд на рисунок. Мне показалось, что в резких линиях, распавшихся на две фигуры, я вижу знакомые черты.

— Давно, — равнодушно ответил Глеб. — Несколько лет. Ей было лет пятнадцать, когда она начала с ним спать. Ксюха любила сильных взрослых мужиков. Когда ей подарили квартиру, они трахались прямо там, под носом мамы. Отец иногда оставался в городе, когда ему не хотелось ехать домой. Он всегда нам говорил, что очень устал, и заночует в городской квартире. Ксюха после школы шла туда, делала уроки, как примерная девочка, пока он был занят, а он заезжал на обед и шпилил ее перед тем, как уехать на очередные переговоры. Все это длилось до самого окончания школы. И никто ничего не подозревал.

— Кроме вашей матери? — предположил я. Глеб вскинул голову.

— Как вы узнали?

Я указал на висевшую в углу картину. Парень невесело улыбнулся и вернулся к прерванному занятию. Хотя это было совершенно не к месту, я понял, что Глеб не просто талантлив. Его талант граничил с гениальностью. Карандаш порхал по бумаге, оставляя росчерки черных линий там, где это требовалось больше всего, и становилось даже странно от того, что прежде их там не было. Фигуры прорисовывались все четче, сплетаясь в чем-то диком: не то соитии, не то борьбе.

— Ну, да, мама стала подозревать, что у него кто-то есть. Женщины всегда чувствуют. Духи там, волосы другого цвета, ну и постоянные задержки в городской квартире. Она стала его пасти и пару раз чуть не поймала, но Ксюха выворачивалась. Когда мама стала заезжать и ждать отца, Ксюха просто сидела этажом ниже. Папаша все успевал, многостаночник хренов. Но потом мама стала там бывать постоянно, и отец стал встречаться с Ксенией в других местах.

— Она ездила к нему за город? — предположил я.

— У отца есть еще один домик для… утех. На полпути к нашему. Папочка очень любит удобство, а заехать по пути в еще один загородный домик — что может быть проще. А потом все списать на пробки.

— Что их связывало? — тихо спросил я.

— Секс, — удивленно ответил Глеб. — Я же сказал…

— Я не об этом, — поморщился я. — Юная девочка из богатой семьи. Воспитанная, положительная, не какая-то дорожная шмара, готовая на все ради куска хлеба. Зачем ей было это нужно? Она влюбилась в вашего отца?

Глеб вздохнул и поглядел в окно.

— Я так и не понял. Ксенька была каким-то странным созданием. Не от мира сего. Я сейчас заставляю себя на нее злиться, потому что это ведь предательство, да еще с отцом моим. Но я на нее не могу злиться, а на него — могу. Это же дикость, уложить в койку пятнадцатилетнюю девчонку и спать с ней потом два года. Даже если бы она на него вешалась, он должен был сказать ей нет. А он не стал отказываться. А Ксения… Она же вся была сломанная, как кукла на шарнирах. И порочности в ней не было ни на грош. Она просто… так жила. И отца она, наверное, по-своему любила.

— А вас?

Барсуков издал тихий протестующий писк, но Кеша вовремя погрозил ему кулаком, и главврач вовремя замолчал, насупившись. Глеб пожал плечами, потер пальцем нарисованное лицо и стал прорисовывать глаза, придавая им глубину и объем.