Стремление к освобождению славян от ига — дело благородное и великое, но оно становится односторонним, будучи направлено только к заграничным славянам. Освобождение от ига нужно всем, а не одним славянам, а из общего стремления к тому выйдет уж само собою и славянам освобождение. Но здесь опять вопрос: следовало ли России заботиться о других, когда она не дожила еще до освобождения костромских, ярославских и пр. славяноруссов.
Русский народ не выиграл бы ничего, если бы какими-нибудь судьбами вошли в его государство те славянские народности, которые теперь изнывают под османским владычеством или мечутся в разлагающейся Австрии; напротив, Россия только ослабила бы свой государственный состав введением в него элементов, хотя близких и родственных ей, но еще в доисторическую пору выступивших из племенного единства; она утратила бы всякую меру и стала бы в тягость себе; наконец, она очутилась бы еще более одинокою в мире, чем была до сих пор.
ИСТОРИЯ
Изучение русской истории портит самые лучшие умы.
Русская история мучила, а не воспитывала… Это невольно надламывает во мне веру в нашу национальную способность самим устраивать свою судьбу. ' Невольно приходит на ум, что русский народ в самом могуществе своем носит невозможность самообладания, невозможность нравственной и политической самозиждительности. Не общее ли это на всех славян проклятие?
«Как-нибудь» согласно со всею русскою историей, согласно с духом, со складом русского народа: «криво
Древние российские добродетели были в употреблении, а именно когда русские цари, в первый день свадьбы своей, волосы клеили медом, а на другой день парились в бане вместе с царицами и там же обедали; когда все науки заключались в одних святцах; женились, не видав невесты в глаза; за различное знаменование креста сжигали в срубах или, из особливого благочестия, живых закапывали в землю; словом сказать, когда было велико изобилие всех тех добродетелей, кои от просвещенных людей — именуются ныне варварством.
В самом начале у нас дикое варварство, потом грубое суеверие, затем жестокое, унизительное владычество завоевателей, владычество, следы которого в нашем образе жизни не изгладились совсем и доныне. Вот горестная история нашей юности.
Истинно русское в нашей истории я вижу лишь до XIII столетия, а потом Сарай, Москва со своими холмами и толпой греческих выходцев из околевшей в невежестве Византии, с толпой монахов, меняющих мощи на жемчуга и золото, с Петром, окруженным немцами, — все это уже не родное, не русское. Вот взгляд мой на нашу историю.
Я.
При чтении источников книга не раз выпадала у меня из рук, и я бросал перо с негодованием не столько от мысли, что мог существовать Иоанн IV, сколько от той, что могло существовать такое общество, которое смотрело на него без негодования.
Моя ненависть к московскому периоду есть идиосинкразия, и я не подвинчиваю себя, чтобы говорить о нем то, что я говорю. Это не тенденция, это — я сам… Когда я вспомню о красоте нашей истории до проклятых монголов и отвратительной Москвы, которая более позорна, чем они, мне хочется броситься и кататься по земле от отчаяния: что же мы сделали с дарами, которые дал нам Бог!..
Из Византии все более и более проникал к нам тот крайний аскетизм, который со своим решительным участием к текущей жизни вполне объяснялся в ней тем, что именно русские люди могли совершенно отчаиваться в возможности совладать с общественными недугами.
История Москвы есть история суровая. Она не говорит воображению и не влечет к себе горячих симпатий со стороны. Политика московского государства была беспощадная и жестокая. Всякий имеет право чем-нибудь упрекнуть ее, и мало кому она по сердцу.
Я все более и более убеждаюсь в одном: все ошибки Петра оправдываются, т. е. объясняются странным бессмыслием допетровской, романовской, Московской Руси.
Мы прошли еще в младенчестве страшный переворот, которого смысл мне до сих пор не совсем ясен, — это петровский. Но едва мы стали открывать глаза, как созданное им насилие, эшафодаж его хитросплетений разваливается сам собою, вымирает без всякой новой революции[21]
.Если бы Петр III вешал, рубил головы и колесовал, он остался бы императором[22]
.