Много Лет Спустя (СИ)

  Раскрасневшийся, взлохмаченный, не на всякий вкус роскошный в этот миг своего восторга и упоения Павлов все еще разыгрывал роль живущего простой народной жизнью человека и даже, переборщив с азартом, немножко чувствовал, как если бы и сознавал себя таковым. Приседал он, танцуя, и выбрасывал в быстром и грубом па то одну, то другую ногу перед неистово топочущей, отбивающей чечетку Валечкой Федоровной. Суетно, но не без своеобразной изысканности прикладывая остро согнутую в локте руку к затылку, выл и верещал функционер, что в совокупности с писком его партнерши было уже безобразным гвалтом. Между тем у буфетной стойки, не спуская глаз с Павлова, жадно хлебал кофе другой партиец, Буйняков, мало-помалу впадал в ярость, все приметнее багровел и набирался мощи. Он вырабатывал догматическое решение, из которого будет явствовать, что Павлов, внезапно оскотинившись, перестал смиренно чтить лежащие в основании партийной политики мифы и по-мальчишески увлекся легкомысленной дамочкой, представавшей прежде всего в образе беспартийной сволочи. Буйняков отлично понимал метод любого разнузданного, дерзко пренебрегающего политкорректностью клеветника: хочешь опорочить политика - изобрази его не врущим там что-то с трибуны, с броневика или в интимном собеседовании с добродетельной женой, а жирующим, дико пляшущим, потным, похотливым, с какой-то даже плещущейся в глазном яблоке спермой. И вот безрассудный Павлов сам лезет в карикатуру. Буйняков суров, и к тому же хорошо смотрится, гладок, почти красив, великолепно откормлен. Павлов, представлялось Буйнякову, исхитрился позабыть о решающих и всеобъемлющих партийных установках и ведет себя как беззаботный пачкун, совершенно упуская из виду, что пришло время посетителей парка ошеломить и озадачить, а затем, сплотив в более или менее организованное стадо, вывести на прямой путь к достижению цели, с достаточной четкостью намечающейся впереди. Буйняков скор на расправу. Пока он еще раздумывал, какому наказанию подвергнет проштрафившегося соратника.

  Павлов забывался и время от времени впрямь впадал в забытье, он хохотал, запрокидывая голову, и, мельтеша, в иные мгновения и коленями стуча по полу, как шальной целовал ручки Валечки Федоровны. Буйняков, подскочив к нему, злобно зашипел:

  - Раскрепостился, мерин? Предаешь базовые интересы? Меняешь их на глупые плотские надобности? Не боишься продешевить?

  - Ты эти выкладки сейчас лучше брось! - взвился Павлов. - Не надо подтасовывать, - небрежно затем он отмахнулся. - Не маячь тут, товарищ, уйди, у меня жизнь пошла все равно как утопия, и самое время, чтоб никто не мешал и не путался под ногами.

  Буйняков в ходе этого ожесточенного обмена мнениями нервно жевал губами, Павлов губы вытягивал в тонюсенький хоботок, рассчитывая, возможно, куснуть и как бы ужалить наставника. Последний высказался с предельной, как ему казалось, ясностью:

  - Ты, похоже, забыл, что планируется встреча с общественностью. Скажи, что я вижу? Это и есть подготовка? Вот эта варварская пляска и сопутствующая ей неприкрытая похоть? Ты на грани, человек, у опасной черты. Ты рискуешь сорвать мероприятие.

  Высказываясь горячо, Буйняков в то же время с пугающим хладнокровием зафиксировал в своем вместительном уме тот выдающийся факт, что у коллеги нынче глаза некоторым образом отчаявшегося на горячих волнах счастья человека. Павлов по-прежнему приплясывал, а Буйняков уже рачительно растекался среди всяких деталей и частностей, размышляя, как поскорее и без лишнего шума отделаться от Валечки Федоровны. Такого сорта дамочкам не место на готовящемся для посетителей парка митинге; вообще даже и из парка, если принять во внимание, как нынче преобразился он далеко в лучшую сторону, следует гнать ее взашей. Итак, у источавшего похотливые взгляды Павлова все завязывался и завязывался с очаровательной женщиной непринужденный разговор, и в какой-то момент он пылко воскликнул:

  - Я подавлен! С объективной точки зрения, много разных партийных наполнителей и добавок толкают сущность человека к исполнению ее якобы прямых обязанностей, а попутно сгущают тьму, где не всякому посчастливится неожиданно напороться на луч света. Но ваша, Валечка Федоровна, бесценная красота не посчиталась ни с какими заслонами и догмами, со всей присущей ей ослепительностью шибанула мне по глазам и непосредственно в голову, и одним этим уже обеспечено мое в высшей степени субъективное и, в более широком смысле, любовное к вам отношение. Как же не подивиться размаху такой интенции? И я всегда, поверьте, всегда буду выражать безудержное восхищение вашей полнейшей невообразимостью и бесподобностью! У меня теперь необычайный релятивизм, и я, стало быть, не напрасно прозябал, о-о, я поджидал вас в этих, можно сказать, партийных недрах и в результате оказался хорошо подготовленным к любым спекуляциям. Так почему бы вам, чертовски красивой и сногсшибательной, шикарной такой, и в самом деле не занять место в президиуме?