Много на земле дорог

В большом зале около сцены, с левой стороны, висел огромный портрет Патриса Лумумбы. Вождь конголезского народа был изображен в своем рабочем кабинете, на фоне книг. Правая рука его лежала на своде законов, что было символично: он не марионетка, как иные приспешники колонизаторов, — он истинный вождь народа, его совесть и закон едины. Гордая посадка головы Патриса Лумумбы, его атлетические плечи, его волевое лицо с небольшой бородкой и усами, сосредоточенный взгляд умных глаз хорошо передавали облик этого человека.

Вокруг портрета были размещены венки с траурными черно-золотистыми лентами.

Зал был не просто переполнен — забит людьми. Студенты сидели на стульях, стояли в простенках между окнами, у дверей. Черные, желтые, белые лица, темно-агатовые, коричневые, серые, синие глаза в этот час выражали одно чувство — ненависть!

Вот на трибуну поднялся Иренсо. Его, представителя борющегося угандийского народа, встретили бурными аплодисментами.

— Я — Иренсо Нцанзимана, из далекой страны Уганда, — по-русски начал он и затем перешел на английский язык. — Убийство Патриса Лумумбы, Мполо и Окито потрясло людей Уганды. Пусть знают колонизаторы, что кровь благородного сына Африки Лумумбы и его соратников не пропадет бесследно. Она еще больше сплотит народы, усилит их гнев и волю к свободе.

Иренсо, протянув к залу сжатые в кулаки руки и напрягая голос, сказал:

— Великому делу освобождения всех стран и народов от колониального гнета отдадим все наши силы, всю нашу энергию, а если потребуется, то и жизнь!

Он сошел с трибуны, а по залу долго еще разносились возгласы:

— Бороться за свободу!

— За независимость народов!

Когда митинг закончился, молодежь устремилась на улицу. Колонна участников митинга, обрастая, увеличиваясь, направилась по улицам Москвы. Двое юношей-негров несли впереди колонны портрет Патриса Лумумбы.

Вот колонна вошла в тихий переулок на Арбате и остановилась у здания Бельгийского посольства. Над головами людей колыхались наспех написанные плакаты: «Проклятье убийцам Лумумбы!», «Близится конец колониализма!»

Иренсо поднялся на крыльцо посольства, нажал звонок.

— Требуем посла! — закричал он.

— Посла! Посла! — скандировали студенты.

Звонок был слышен даже на улице, но в здании посольства не проявлялось ни малейшего признака жизни. Шторы опущены. Тишина. Безмолвие.

Иренсо стучал в дверь кулаками, ему помогали другие студенты.

— Они спрятались! — вытирая вспотевшее лицо, кричал Иренсо. — Им нечего сказать нам.

— К ответу палачей! Долой колониализм! — гневно и страстно гудела толпа.

17

В воинской части шли усиленные занятия, и только через месяц Косте удалось получить увольнительную записку. К Вире ему не хотелось идти, он позвонил ей по телефону.

— Хэлло! — услышал он в трубку звонкий голос Виры. — Костя? Опять ты? Ха! Не думаешь ли ты начать со мной легкий флирт?

— Не имею ни малейшего желания, — откровенно ответил он. — Будь добра, скажи мне адрес Иренсо. И поскорее. Я говорю из автомата. Люди ждут.

— Не спеши, Косточка, и не угождай людям, — ответила Вира. — Все равно они сделают тебе пакость. Пусть ждут. И еще…

Но Костя перебил ее:

— Вира, пожалуйста, дай мне адрес Иренсо. Мне, собственно, не он, мне Андрей нужен.

— Андрей? — Вира захохотала. — Я так ярко представляю его в черной рясе, с длинными волосами!

— Перестань болтать! Скажи адрес Иренсо.

— Иренсо? Я о нем говорить не желаю. Мы разошлись с ним как в море корабли. Целую тебя, Котик, в носик! Прощай! — И Вира положила трубку.

Половину дня потерял Костя, разыскивая Иренсо. Наконец он нашел общежитие, в котором жил угандиец, постучал в 214-ю комнату.

Дверь открылась, перед Костей предстал с газетой в руках Иренсо. Он радостно кивнул головой, нетерпеливо протянул газету, сказал:

— Товарищ! Пожалуйста, прочитайте вот это и объясните. Я не понимаю. А мне нужно знать.

Костя взял из рук Иренсо «Правду». Они сели на диван, и Костя стал читать вслух статью за статьей, разъясняя непонятные фразы. Иренсо был очень доволен.

— Спасибо, — сказал он и любовно сложил газету… — А вы к кому пришли? К Петье?

— Я к тебе, Иренсо, — улыбнулся Костя. — Ты не узнал меня? Мы встречались с тобой у Виры. Я ее школьный товарищ.

Иренсо смущенно замахал руками.

— Я не узнал! Я все еще плохо различаю белых. Они кажутся мне на одно лицо. Теперь вспомнил — тебя звали Костьей.

— И теперь так же зовут! — засмеялся Костя.

Он объяснил Иренсо цель своего прихода.

— Я знаю дом, где живет Андрей, — сказал Иренсо, — но позвать его никак нельзя. Там строго.

Иренсо постоял, подумал.

— Поедем к Андрею. Он очень расстроен. Ему друзей надо. Ты на него не сердись, что он священником захотел стать. Он думает. Он скоро перестанет быть религиозным.

И Иренсо вдруг так заторопился, точно каждая минута промедления могла иметь значение в судьбе Андрея.

…Они ходили взад-вперед мимо окон духовной академии. Накрапывал мелкий дождь.

В монастырском дворе было пусто. Изредка его пересекал то монах в черной шапочке, то священник. И один раз прошла группа семинаристов.