Много шума из косметички

Когда вечером Надежда сказала мужу, что собирается на день съездить к матери, тот ничуть не расстроился. К теще он относился с большим уважением и ради нее готов был и неделю пережить без жены. А тут всего-то один день.

Эта его готовность даже немного расстроила Надежду Николаевну. В глубине души она надеялась, что муж будет уговаривать ее остаться или отложить поездку. Она бы, конечно, все равно поехала, но почувствовала бы свою необходимость.

На следующий день Надежда выехала рано утром семичасовым поездом, и уже в половине одиннадцатого автобус высадил ее в Лисине.

Мать хлопотала возле дома, мыла посуду. Дочери она, конечно, обрадовалась и тут же пристроила к делу.

Черной смородины собрали чуть ли не ведро и остатки красной, да еще крупного крыжовника три литра. Крыжовник мать благородно взяла на себя – там нужно было отстригать хвостики и варить в общей сложности дня два.

Надежда встала рано, разморилась от дороги и свежего воздуха и после обеда прикорнула на диване. Мать разбудила ее через час.

– Надя, – сказала она с едва заметным смущением, – ты извини, что я тебя напрягаю, но кричали, что приехала автолавка. Ты сходи туда, купи уксуса, а то я не могу уйти, у меня варенье на огне стоит! И еще конфет прихвати, если будут такие синенькие, в полосатых фантиках…

Надежда не стала напоминать матери, что у той диабет, – если в ее возрасте еще сохранились какие-то желания, нужно их осуществлять. Она взяла кошелек и сумку и отправилась на дальний край деревни, где обычно останавливалась автолавка.

Там она купила уксус, конфеты и еще кое-какие мелочи и пошла обратно. Но на полпути к дому навстречу ей попался местный алкаш дядя Паша. Дядя Паша был, конечно, не единственным деревенским алкашом, но, пожалуй, самым колоритным. Низенького роста, с непропорционально большой головой и оттопыренными розовыми ушами, он напоминал то ли сказочного гнома, то ли домового, то ли еще какого-то персонажа народных сказок. Вдобавок ко всему он носил обувь то ли сорок пятого, то ли сорок шестого размера, так что казалось, что он стоит на лыжах.

Дядя Паша выбрался из-за густых кустов сирени, заступил Надежде Николаевне дорогу и, воровато оглядываясь по сторонам, вполголоса проговорил:

– Николаевна, купи вещь!

– Здравствуй, дядя Паша! – вежливо ответила Надежда. – Какую еще вещь?

– Хорошую вещь, Николаевна! – пробормотал алкаш и что-то достал из-за пазухи. – Хорошую вещь, Николаевна, дорогую! Глянь!

Дядя Паша, когда душа у него горела и этот пожар срочно требовалось залить чем-нибудь крепким (а такое случалось с ним очень часто), тащил из дома самые разные вещи и пытался продать их любому встречному за бесценок, лишь бы хватило на бутылку. Бессовестные люди этим пользовались, люди же совестливые, к числу которых, несомненно, относилась и Надежда Николаевна, старались вернуть пропажу дяди-Пашиной жене Марье Никитичне.

Вот и сейчас Надежда с тем же намерением протянула руку:

– Ну-ка покажи, что у тебя там?

Дядя Паша доверчиво протянул ей открытую ладонь.

Надежда Николаевна думала, что увидит на этой ладони мельхиоровую чайную ложку, простенькое чайное ситечко, бабкину игольницу или другую случайно попавшую под руку мелкую хозяйственную вещь, чудом уцелевшую после его прежних запоев. Однако вместо этих сомнительных ценностей она увидела в руке алкоголика красивые дамские часики с браслетом. Причем, если глаза не обманывали Надежду, и часики, и браслет были золотые.

– А ну-ка дай-ка мне посмотреть! – проговорила Надежда заинтересованно.

– Смотри, Николаевна! – позволил дядя Паша. – Только ты не сомневайся, вещь хорошая! Я бы ни за что не стал продавать, да очень деньги нужны! Марусе, жене моей, на лекарство… вещь хорошая, а я недорого возьму – рублей пятьсот, к примеру… или даже триста, если пятисот нету… на лекарство…

– Откуда же у тебя такая вещица? – протянула Надежда, разглядывая часики.

– Откуда-откуда, – глаза дяди Паши забегали, – от мамы моей остались, от покойницы…

Само собой, это была наглая ложь: у дяди-Пашиной матери в жизни не было подобных вещей, а если бы что и было – он бы все давным-давно пропил.

Надежда Николаевна перевернула часики и увидела на задней стенке гравировку:

«Вере с любовью. Кирилл».

Вера… это имя Надежду просто преследует…

Ниже стояла дата – гравировка была сделана три года назад, так что уж никак часы не могли принадлежать дяде-Пашиной матери.

– Дядя Паша, а как твою мать звали? – на всякий случай спросила Надежда.

– Маму-то? Марией звали, как, к примеру, и жену… – не задумываясь ответил дядя Паша. – А при чем тут моя мамаша?

– Да так, ни при чем… – Надежда Николаевна повертела головой и увидела за забором жену незадачливого алкаша. Марья Никитична с кем-то оживленно разговаривала. Собеседник ее не был виден – его закрывала от взгляда Надежды монументальная фигура Марьи Никитичны.

– Маруся! – окликнула ее Надежда. – Мария Никитична! Это твое? – И она помахала в воздухе часиками.

– Ай? – отозвалась Мария и шагнула к забору. – Ах ты ж, паразит! Нашел все-таки! Ах ты ж, козел безрогий!