Многогранник

Первым оказался Амос и его лига. Он, высоко подняв голову, подошел к Райтеру, подал оголенную левую руку, громко объявил себя, имена своих родителей, и, пока посыльный наносил ему обжигающим концом ручки рисунок в виде огромного клубка, катающегося на весах около сердца и мозга, образуя собой цифру восемь, юноша прочел выученную наизусть клятву Высшему магистру. Амосу было больно, но он не стал показывать вида, как не стали и все остальные ученики его и других лиг, которые сначала подходили к своим магистрам, а потом направлялись к Райтеру и жгли свою кожу, оставляя на ней все те самые символы, что однажды уже видел Амос в день перед принятием в школу; все, кроме одного: вероформа лиги Рената не было тогда. Но сейчас, по прошествии нескольких часов, на последней руке, руке искуссника, появляется небольшая луна, окруженная несколькими звездами. «Так вот что должен был увидеть я тогда! Как все-таки ослепительно-завораживающе!» – воскликнул про себя юноша, мигом взглянув на запястье уходящего к совей колонне ученика Лиги Искусств. Но недолго могло длиться его восхищение: Высшие магистры разом поднялись со своих мест – пора произносить окончательную клятву.

«Дарованное нам, предвещенное нам мы сложим и обуздаем. Сложенное нами и обузданное нами мы обратим в пользу. Все обращенное в пользу нами за годы мы сохраним навек. Вечность – это лишь слово; оно покориться нам. Я клянусь, мы клянемся!» – заученные наизусть предложения мигом слетели с губ нескольких сотен прокрастианцев и разлетелись по ветру. Последующее секундное молчание было нарушено резким взрывом фейерверков и звонким голосом посыльного.

– Прекр-р-р-асно! – прогремел, улыбаясь, Райтер Власов и взлетел еще выше. – Дорогие курсанты, оставляю вас здесь праздновать ваш первый и последний выпускной! А я удаляюсь! – крикнул он и растворился в дыму зажжённых цветовых хлопушек.

Кругом послышались аплодисменты, заиграл оркестр, в центр выкатили огромную блестящую сцену, на верху которой запел какой-то артист, по сторонам расставили столы с закуской и напитками, к ним придвинули диванчики, магистрам принесли отдельные угощения, по всей площади разошлись курсанты и слуги, следящие за порядком – началась вторая часть празднования.

Выпускники перекусили, отдохнули и были готовы продолжить официальное представление для гостей и преподавателей, чтобы в скором времени, после традиционного вальса и ухода магистров с большей частью учителей, спокойно повеселиться, не думаю о внимании со стороны. Они стояли по краям площади, ожидая начала музыки и тех, кто должен был подойти на танец.

– Смотри, смотри… – шёпотом вдруг начало вториться со всех сторон.

Что же там? Кто же там?

По мраморным плитам и лепесткам роз грациозно двигались две девушки, приковывая к себе все внимание расступившихся курсантов. Это Викки и Мишель небыстро шагали чрез толпу.

В тот момент, когда они поочередно вошли в «широкую зону», Амос, Ренат и Раф стояли у одного из столов на окраине площади, поглощая все, что попадалось под руки.

– Ох, ребята, как я рад, что наконец могу поесть, – говорил Амос, закидывая к себе в рот очередную виноградину.

– О, да. Я тоже очень рад, – отвечал ему Раф, поедая пирожное.

– Я, парни, был настолько голоден, что дай мне живую птицу, то… – но что бы он сделал, Ренат так и не договорил: в это мгновение перед ним появилась Викки. – Хэ-э-эй, моя фиалочка, какая ты сегодня краси… – но как только юноша хотел мигом обнять свою девушку, из толпы засматривающихся однокурсников вышла Мишель, и Ренат потерялся. – Амос, – окликнул он друга, – ты должен это видеть…

– Чт…, – не успев договорить, юноша повернулся и был поражён. – Вау, – из-за спины Викки, одетой, как большинство девушек курса (в белое платье, но с нежно-фиолетовым полосами) показалась Мишель.

Яркое красное платье, величественно сидящее на ней, переливалось всеми оттенками цвета. Алые подолы, рюши и кружева под тон ее червонным губам гармонировали с редкими линиями белой ткани, придавая светлой коже с легким румянцем отдельное изящество. Ровно севший, но несильно затянутый корсет на ее хрупком теле искусно подчеркивал линии открытых ключиц, багряные ленты, вплетённые в распущенные волосы лаконично развевались от легко ветерка, оживляя в образе девушки нежные черты. Белые блестящие туфли, порой выглядывающие из-под платья, были украшены красными и чёрными полосами, а прекрасное, исключительно красивое лицо с небольшим количеством праздничного макияжа становилось все ближе и ближе к восторженному лицу Амоса. И вот оно тут, в нескольких сантиметров от него, так близко. Чуть-чуть и можно коснуться губами… Но нет, она что-то говорит, а он не понимает. Сказать бы ей о чувствах, так сильно терзающих юношеской сердце. Но что? Что ты говоришь ему и зачем? Все же и так ясно. К чему слова, когда он тебя не слышит. Когда он мечтает открыться тебе.

– Амос… – Мишель осторожно потрясла друга за плечо.

Юноша очнулся.

– Что? Ч-что? – пытаясь вспомнить, что ему говорили в последние минуты, вторил он.