Многогранники

Маша невольно посмотрела на Крестовского и передумала убивать его за звонок матери. Хоть он и пытался изображать гостеприимного хозяина, выглядел так, будто мечтал оказаться где угодно, только не в собственной квартире. Засунув руки в карманы джинсов, Крестовский вновь перекатывался с носков на пятки, и это отбросило Машу на пару часов назад, когда она рассказывала ему о подслушанном разговоре. Стыд окончательно победил злость, а еще некстати вспомнилось, как она задремала, положив голову на его плечо, к слову сказать, весьма жесткое и неудобное.

— Спасибо, — пробормотала Маша и, встав с дивана, направилась в ванную. На маму она по-прежнему не смотрела.

Крестовский постучал в не до конца прикрытую Машей дверь и, только дождавшись разрешения, открыл ее, остановившись на пороге. В руках он держал стопку Машиной одежды. Маша и не подозревала, что джинсовку можно сложить так аккуратно.

— Прости… — сказали они одновременно.

Маша подняла на него взгляд, а он продолжил:

— Я не мог не предупредить твою маму.

Маша кивнула, понимая, что Димка на месте Крестовского и не подумал бы никому звонить.

— У тебя теперь из-за меня проблемы с Шиловой? — спросила Маша, чтобы потянуть время.

Крестовский усмехнулся, вероятно, сообразив, что Маша слышала их разговор, и пожал плечами:

— Проблемы есть, но они не из-за тебя. Не волнуйся, — ответил он, глядя куда угодно, только не на Машу.

— Ты ее любишь? — зачем-то спросила Маша.

Наверное, чтобы снова потянуть время. Во всяком случае, ей самой хотелось верить, что причина в этом.

На этот раз Крестовский посмотрел прямо ей в глаза. Маша некстати подумала, что она наверняка растрепанная и опухшая после недавних рыданий. Ее рука сама собой потянулась пригладить волосы. Крестовский перевел взгляд на Машину руку и, словно спохватившись, сделал шаг вперед, положил одежду на мраморный столик у раковины и молча вышел.

Дверь закрылась с тихим щелчком. Вопрос о Шиловой остался без ответа.

Маша переодевалась и умывалась так долго, как только могла, разглядывая кипенно-белые стены, черную ванну, черную раковину, пол, выложенный большими черно-белыми квадратами, и чувствуя себя шахматной фигурой, которую только-только ввели в игру. Кажется, Димка говорил, что в шахматах пешка может стать ферзем. Маша посмотрела на себя в большое зеркало и поняла, что вряд ли это ее случай.

В ванной Крестовского здорово пахло. Вместо привычного Маше резкого запаха стирального порошка, маминых духов и одеколона, которым пользовался папа, здесь пахло мятой, немного зимним утром и одеколоном Крестовского. Рядом с зеркалом стояла электрическая зубная щетка с картинкой из диснеевского мультика. Три вида зубной пасты, два контейнера для линз, ополаскиватель для полости рта и бритва. Бритва удивила Машу отдельно, хотя умом она понимала, что, наверное, все мальчики в восемнадцать уже бреются.

Наконец, собравшись с духом, Маша толкнула дверь.

На кухне горел свет и пахло кофе. Мама сидела за барной стойкой спиной к Маше, Крестовский подпирал подоконник. Кажется, разговора в Машино отсутствие у них не получилось. Стоило Маше выйти, как Крестовский поставил на подоконник чашку, которую до этого сжимал в ладонях, и снова засунул руки в карманы. Мама медленно развернулась и соскользнула с барного стула так изящно, будто сидела на них каждый день.

— Ты готова? — спросила мама как ни в чем не бывало.

Приготовившаяся защищаться Маша растерялась и посмотрела на Крестовского. Тот выглядел сейчас таким же собранным и отстраненным, каким он встречал ее с Димкой в свой день рождения.

Маша молча направилась к выходу, видя боковым зрением, что мама двинулась за ней. Из Машиных кедов торчала ультрафиолетовая сушилка для обуви. Она оглянулась на идущего следом за мамой Крестовского, и тот вопросительно приподнял брови.

— Спасибо! — указала Маша на кеды.

Крестовский вежливо ответил:

— Пожалуйста.

Надев не до конца просохшие кеды, Маша открыла входную дверь и вышла в ярко освещенный холл. Всего на этаже было три двери, но в холле стояла такая тишина, будто за ними никто не жил. Вот в ее доме жильцов всегда было слышно.

Вызвав лифт, Маша повернулась к Крестовскому, чтобы попрощаться. К ее удивлению, Крестовский, успевший надеть ветровку, запирал дверь.

— А ты куда?

— Я вас отвезу, — ответил он.

— Спасибо, Роман, не стоит, — сказала мама тем тоном, каким всегда разговаривала с Крестовским в университете, хотя, как выяснилось, виноват он был лишь в том, что родился на свет вместо маминого ребенка. И уж точно не по своей воле.

Маша ожидала, что Крестовский уйдет от конфликта, как всегда это делал в универе. Обычно он старался не попадаться маме на глаза или же молча соглашался со всем, что она говорила, хотя Маше казалось, что у него зачастую есть отличное от преподавателя мнение. Поэтому сейчас она открыла было рот, чтобы попрощаться, однако Крестовский вдруг твердо произнес:

— На улице дождь, а у Маши мокрые кеды.