Многоярусный мир: Ярость рыжего орка. Лавалитовый мир. Больше чем огонь

Через несколько минут, когда он шел по коридору к себе, его остановила радостная Санди Мелтон. Ее маниакальные фазы смягчились благодаря терапии. И, кроме того, она получила письмо от отца и хотела прочесть его Джиму. В другое время он охотно разделил бы с ней ее радость. Но как раз сейчас вид чужого счастья вызывал у него прилив гнева. Тем не менее он поборол свое нетерпение.

— Папе дают работу здесь, в штаб-квартире компании! Вот слушай! «Дорогая Санди, моя самая любимая дочка». А у него, знаешь ли, только один ребенок, я. «Как я говорил тебе слишком много раз, мне надоели анекдоты про коммивояжеров и достало самому быть им». Это он про свою работу. «Так или иначе, мне предложили стать начальником отдела сбыта в моей любимой, холодной, бессердечной корпорации „Акме Текстайлз“. Думаешь, я отвергну это предложение по каким-либо этическим, моральным, философским или финансовым соображениям? Подумай получше! Итак, дорогая доченька, я перехожу Рубикон, сжигаю за собой мосты и вновь иду на штурм крепости — твоей бедной матери. Будь то ясный полдень или мрачная полночь, но у нас с ней произойдет окончательная разборка. Теперь у меня появилась возможность содержать ее, независимо от того, разойдемся мы или разведемся — как уж решат Бог и ее скверный характер».

Санди запрыгала, и письмо трепетало в ее руке, словно флаг победы.

— Ну, разве он не молодец? Ну, разве не чудо? Должно быть, он преодолел свое чувство вины по отношению к ней — я бы тоже хотела и обязательно это сделаю, — и он будет теперь ночевать дома, и я тоже там буду!

Джим обнял Санди и сказал:

— Мне пора идти.

— Но я хочу отпраздновать это событие!

— Черт возьми, Санди! Не хочу задеть твои чувства, но я не в состоянии этого вынести! Извини. До скорого!

И Джим широким шагом двинулся прочь — слезы угрожали хлынуть, прежде чем он успеет добраться до своей палаты.

— Я могу чем-нибудь помочь, Джим? — крикнула вслед Санди.

Ее сочувствие и забота сработали, как детонатор. Джим, рыдая, влетел к себе, захлопнул дверь и упал на стул. Ему хотелось броситься на кровать и зарыться лицом в подушку. Но он не стал этого делать, поскольку именно так и поступила бы какая-нибудь женщина.

Эта мысль пришла к нему посреди рыданий и запустила эффект домино где-то в его мозгу. Костяшки-мысли повалились во мрак, и последней оказался совет, который дал когда-то Джиму его дед, Рагнар Гримсон.

— Характерная особенность норвежской культуры, а также английской и американской заключается в том, что мужчинам не полагается плакать. Держи хвост трубой и все такое. А вот викинги, твои предки, Джим, плакали, словно женщины, — и на людях, и наедине с собой. Они орошали бороды слезами и нисколько этого не стыдились. Мечи, кстати, они обнажали столь же быстро, как и проливали слезы. Зачем нам вся эта чушь насчет обязательности для мужчин сдерживать свою печаль, горе и разочарование? Держа хвост трубой, они только наживают себе разные язвы, инфаркты и инсульты — точно говорю, старина.

Орк, как почти все тоаны мужского пола, в определенных ситуациях вел себя стоически, а в других не стеснялся плакать и стонать. Испытывая физическую боль, он не подавал виду. Но, охваченный радостью или горем, он выл, плакал и бесился сколько душе угодно. Такое поведение представлялось Джиму желательной чертой характера. Однако если бы Джим перенял эту часть образа Орка, то здесь и сейчас, в этом времени и пространстве, его сочли бы тряпкой. Какую бы силу характера ни почерпнул Джим у молодого Владыки, ее все же недоставало — во всяком случае, пока — на то, чтобы игнорировать мнение других.

Ко времени сеанса групповой терапии Джим во многом справился со своим горем и гневом. По крайней мере, ему так казалось, хотя он знал, что сильные эмоции — штука коварная. Они прятались, а потом выскакивали наружу, когда что-то отворяло им ворота. Что ж, если родители а бросили его, то не от хорошей жизни. Им давно следовало уехать отсюда, если они хотели как-то выбраться из нищеты. И совсем не их вина, что он не мог поехать с ними. Ну, частично, допустим, и их. И все-таки он в состоянии позаботиться о себе — разумеется, когда пройдет терапию.

Трудновато будет теперь браться за учебу, тем более — закончить среднюю школу с хорошим средним баллом. А учиться в колледже, зарабатывая при этом себе на жизнь, будет еще тяжелее. Но он с этим справится. Чем он хуже других — наделенных куда меньшей волей и умом?

Такая мысль удивила его самого. Что это с ним? Еще не так давно он считал, что такому тупице, как он, вообще не получить аттестат. А теперь вдруг — собирается в колледж, да еще намерен хорошо там учиться. Даже горит желанием поскорей приняться за учебу.

Странная трансформация, подумал Джим. Метаморфоза. Таракан всего за ночь превратился в человека[13], причем повыше классом, чем раньше. И этой переменой он обязан Орку. Нет. В конечном счете это произошло благодаря доктору Порсене, Сфинксу. Но психиатр сказал бы ему, что Джим Гримсон все сделал сам, хотя ему, конечно, и помогли.