Многоярусный мир: Создатель вселенных

Кикаха с усмешкой подумал о том, что он никогда еще не совершал таких дерзких поступков. А разве это не наглость? Они скрывались буквально под носом, а точнее, под задом тишкветмоаков. Будь Кикаха один, он чувствовал бы себя более удобно и непринужденно. В общем-то, Анана почти не жаловалась, но ее невольные вскрики, несдержанные стоны и ругательства раздражали его все больше и больше. Там, в тесном пространстве их берлоги, они часто натыкались друг на друга. И каждый раз Анана реагировала слишком уж бурно. Она велела ему оставаться на другой половине «катафалка», просила не трястись над ней и изводила насмешками.

Кикаха начал всерьез подумывать о том, чтобы предложить ей скрываться от Звонарей порознь. Если она откажется, он может оглушить ее, оттащить подальше в прерию и оставить там. Временами ему даже представлялось, как он перерезает ей горло или привязывает Анану к дереву, чтобы львы и волки могли без помех терзать ее тело.

И какой черт дернул его начать эту любовную интрижку?

И тут Кикаха поймал себя на слове. Да, он сам сейчас подумал о любви. Но как он мог влюбиться в такую злобную, надменную и кровожадную сучку?

Тем не менее Кикаха влюбился. Несмотря на отвращение, презрение и ненависть, он начинал любить Анану.

Ему доводилось влюбляться много раз — и в этом, и в предыдущем мире… но никогда еще обстоятельства не складывались таким странным и трагическим образом.

Спору нет, если не считать Подарги, походившей лицом на Анану, и действительно чудесной, почти неземной Хрисеиды, его спутница была самой прекрасной женщиной из всех, кого он когда-либо видел.

Но Кикаха не придавал этому большого значения. Конечно, он ценил в женщинах красоту и формы, но любил в основном тех, кто обладал приятным характером, сообразительностью и юмором. Он терпеть не мог тупых и надменных красавиц. Встретив умеренно привлекательную и, возможно, даже некрасивую женщину, он мог бы влюбиться в нее, если бы нашел какие-то родственные интересы.

Но Анану он считал высокомерной и безжалостной.

Тогда откуда в нем это чувство любви, которое бок о бок уживалось с неприязнью?

«А кто его знает, — подумал Кикаха. — Чужая душа — потемки, а своя собственная — дремучий лес. И я этому даже рад. Мне бы не хотелось знать все о себе заранее».

К сожалению, его любовь была, по-видимому, безответной. Конечно, Анана могла проявлять к нему какой-то сексуальный интерес, но это скоротечное чувство будет нести в себе амбиции и презрение. А она никогда не полюбит лебляббия. И вряд ли она вообще способна любить. Властители считали себя выше подобных чувств. Во всяком случае, так говорил ему Вольф.

Второй день прошел гораздо быстрее первого; обоим удалось поспать. Ночью, во время прогулки к ручью, они столкнулись с львиным прайдом, явившимся на водопой почти одновременно с ними. Людям пришлось забраться на дерево. Время близилось к рассвету, а львы не выказывали желания уходить. В конце концов Кикаха начал отчаиваться. Солнце вот-вот могло появиться из-за монолита, и тогда им уже не удастся проскользнуть в фургон. Он сказал Анане, что они должны спуститься вниз и криками отпугнуть больших кошек.

Как обычно, у Кикахи имелся собственный своеобразный план. Он подозревал, что у Ананы есть какое-то припрятанное или вживленное в тело оружие. И Кикаха надеялся, что она теперь воспользуется им. Но оружия у нее не оказалось, или она просто не посчитала ситуацию столь безнадежной, чтобы раскрывать свои неучтенные резервы. Анана сказала, что, если ему так хочется, он может отпугивать чудовищ сам; она же намеревалась оставаться на дереве до тех пор, пока животные не уйдут по доброй воле.

— При обычных обстоятельствах я бы согласился с тобой, — сказал Кикаха. — Но нам надо вернуться в фургон буквально через полчаса.

— Я не собираюсь туда возвращаться, — ответила Анана. — Кроме того, ты не успеешь добыть еды. А я не хочу голодать целый день в этом гробу.

— У нас есть сушеное мясо и фрукты, — напомнил он.

— Я и так не ела весь день, — ответила она.

Кикаха полез вниз. Большинство львов даже не обратили на него внимания. Но один самец прыгнул на ствол, и его лапа с длинными когтями промелькнула в шести дюймах от ноги человека. Кикахе пришлось подняться повыше.

— Наверное, они не в том настроении, чтобы пугаться, — сказал он. — Бывают такие дни, когда их ничем не проймешь, — вот, например, как сегодня…

Забравшись на вершину дерева, он разглядел фургоны, белевшие невдалеке в лунном свете. Потом луна ушла за монолит, и на востоке появилось солнце. Караван пробуждался — дымились походные костры, люди торопливо готовили завтрак и собирались в долгий путь. Кикаха с беспокойством следил за группой солдат, которые седлали коней. Воинов украшали алые стеганые панцири, зеленые юбки, желтые гамаши и деревянные каски с длинными разноцветными перьями. Кавалеристы растянулись в цепь и образовали полумесяц, внутри которого шагали мужчины и женщины, несшие горшки, котелки, кувшины и прочую посуду. Они направлялись к ручью.