Многоликая Индия

Хотя со времени его жизни до наших дней прошло восемь веков, намять о нем жива. До наших дней странствующие актеры и певцы прославляют его в своих представлениях на площадях городов и сел. Женщины поют о нем песни, а юношам ставят в пример его отвагу и благородство. Он не умер для своего народа.

Помню, как на одной из базарных улиц Удайпура мне довелось увидеть выступление труппы народных актеров, забредших в этот город в своих нескончаемых странствиях по Раджастхану.

Собрав громом барабанов толпу зрителей, они прежде всего развернули перед ними большое полотно, натянутое на два бамбуковых шеста На полотне в отдельных квадратах яркие лубочные картины изображали юность Притхвираджа, его охоты и другие царские развлечения, бой с армией Мохаммеда, пленение и, наконец, казнь. На этой последней картине враги, яростно высунув языки, резали его на части, и вся земля была залита кровью. Примитивный натурализм изображения и обилие крови на нем были призваны потрясать сердца зрителей. И потрясали.

На фоне этого полотна певец повел свой рассказ о героической жизни Притхвираджа. Он сопровождал свою песню мимической игрой, жестами и танцем, выразительно дополняя ими свое повествование. Он прыгал, вращал глазами и быстрыми движениями рук создавал иллюзию рубки мечом. Он один изображал и Притхвираджа и его врагов: Он принимал царственные позы, сидя на ломаной табуретке как на раджпутском троне, и подобострастно извивался, показывая, как раболепные придворные выслушивают повеления Мохаммеда.

Про гибель Притхвираджа он спел как-то особенно артистично — тихо и ровно, стоя неподвижно и глядя перед собой остановившимся взглядом. И только к концу песни его голос вдруг взлетел в гневном крике и замер на резкой высокой ноте, продолженной затихающим рокотом барабанов.

Это было изумительное зрелище. Он был как гонец, прибежавший сюда с горестной вестью о тяжелом предательстве, о жгучей утрате, о поруганной чести. Казалось, что все это случилось где-то недалеко, совсем-совсем недавно, и мы, его зрители, были первыми, кому он поведал об этом.

Это было искреннее, захватывающее искусство, прекрасный театр одного актера, до краев наполненный чувством и жизненной правдой. Хотелось по-нашему захлопать в ладоши, хотелось сразу с кем-нибудь поговорить об этом, поделиться впечатлениями. Но я была одна в толпе раджастханцев, и мы бы не поняли друг друга.

Люди стали спокойно расходиться. Кончился XI] век. Кое-кто бросал в кружку актера звонкую мелочь. Его ассистенты — двое мальчишек, которые на протяжении всего представления старательно держали шесты с картиной, женщина, аккомпанировавшая ему на каком-то щипковом инструменте, и барабанщик, тихо переговариваясь, собирали все в дальнейшее странствие. Наверное, это была семья, бродившая по пыльным дорогам вдоль и поперек страны в поисках своего скудного заработка. Актер взвалил на плечо шесты с накрученной на них картиной и двинулся в путь. За ним побрели и все члены его труппы. Вскоре громко гудевший автобус скрыл их от меня, и только тогда я заметила, что солнце нещадно напекло мне голову и что необходимо немедленно скрыться в тень, хоть в какую-нибудь тень и прохладу.

Па теневой стороне улицы оказались лавки древностей. И здесь я попала в новый плен. От них я уже не могла оторваться весь остаток дня. снова переселившись в давние века.

В полумраке этих лавок на столах и прилавках неразобранными грудами были навалены копья и стрелы, кольчуги и шлемы, щиты, мечи и кинжалы — ломаные и целые, заржавленные и сохранившие блеск, — целый арсенал, большой архив войска, ушедшего навсегда с лица земли Здесь сгустился воздух былых сражений, казалось, что здесь неслышно продолжают звучать лязг стали и бьется о стены человеческий крик. Здесь ничто из прошлого не было забыто. Возникало такое ощущение, что рухни внезапно стены этих лавок, и снова начнутся на улице яростные бон, кровь, смерть и бесчисленные победы раджпутов.

Можно было часами перебирать пыльное оружие и не переставать дивиться неисчислимо разнообразным его формам. Клинки мечей были прямыми, кривыми, слегка изогнутыми или извилистыми, как змеи. Они были покрыты гравировкой, чернью, насечкой, на них были выточены канавки для стока крови, они были и без ножен и в ножнах, обтянутых истлевшей парчой и украшенных металлическими узорами и ценными камнями.

Кинжалы превосходили все мыслимые и известные на земле формы Все возможности принести человеку смерть нашли свое выражение в этих кинжалах. В одном кинжале часто соединялось по два клинка, укрепленных на узкой рамке шириной в кисть руки. Они шли в одном направлении, и бить таким кинжалом надо было, нанося удар рукою вперед, как в боксе. Были и кинжалы, где оба клинка были направлены в противоположные стороны: ими можно было разить врага слева и справа, не поворачивая кисти руки. Были кинжалы не только из стали, но и из рога, — витые рога антилоп, остро отточенные по краям, заменяли собой металлические клинки.

— Кто покупает это у вас, скажите?

— Туристы, мэдам. Главным образом американцы.

— А местные жители?