Многорукий бог Далайна. Свет в окошке

— Ничуть, — заверил Илья Ильич. — Вы удивительно похожи на честного человека. Поэтому я и спрашиваю: вы нашли себя в этом ремесле? Получаете ли вы моральное удовлетворение, когда вам удаётся облапошить встречного? И ещё... вы потомственный мерзавец, или вас воспитывали как человека и ваша мама, которая, вероятно, тоже находится здесь, была бы огорчена, если бы узнала о вашем промысле?

— Знаете, — оскорбился благообразный, — в таком тоне я разговаривать отказываюсь!

— А вас сюда никто и не звал, — напомнил Илья Ильич.

— У меня дело! Я официальное лицо. Или вы предпочитаете, чтобы вас вызвали повесткой и заставили платить штраф за отсутствие регистрации?

— Идите отсюда, — ласково предложил Илья Ильич, — а повестку можете прислать по почте. Кстати, коммунальных сборов я тоже платить не собираюсь. Лямишка в день, насколько мне известно, взимается автоматически, а всё остальное — ваши придумки. Так что вы с вашей командой опоздали. Можете быть свободны. Жаль, что здесь нет тюрем и милиции, а то засадить бы вас лет эдак на пятьсот. А ещё лучше — повесить. В прежние годы умерших, случалось, выкапывали из могилы и вешали. Лично я повесил бы вас с большим удовольствием.

— Мнемон в день, и я согласен сидеть в тюрьме, покуда у вас не кончатся деньги, — деловито предложило официальное лицо.

— Оботрёшься, — вспомнив молодые годы, ответил Илья Ильич. — Катись колбасой вместе со своей гопой, а то ведь я не пожалею денег и узнаю, что тебе полагается за то, что ты сюда вломился.

— За отработку-то?.. Ничего не полагается.

— Вот теперь ты и заговорил как урка, — с удовлетворением констатировал Илья Ильич. — Сколько себя не лакируй, а гнилое нутро покажется.

— Послушайте, — возмутился самозваный чиновник, — в конце концов, я вам не тыкал!

— А я тебе сейчас так тыкну, что насквозь проткну, — пообещал Илья Ильич, продолжая сжимать в кулаке отсыпанные деньги.

— Илюшенька! — воззвала из угла тётя Саша. — Успокойся. А вы, — повернулась она к бригаднику, — уходите, пожалуйста.

— Минуты здесь не останусь! — продолжая разыгрывать оскорблённую невинность, бросило псевдоофициальное лицо и кануло в дверном проёме, бросив на прощание: — Ну, каков хам!

— Забавные люди эти мертвяки, — заметил Илья Ильич, возвращаясь к прерванному чаепитию. — Вор на воре сидит и вором погоняет. Одно непонятно, где же честные-то люди?

— Есть честные люди, есть... Только они в нихиль без дела не ходят, нечего тут честному человеку делать. Нормальные люди в городе живут, кто побогаче — в центре, кто похуже — на окраинах, в трущобах. Окраины так и называются — Отработка. Там — такие, как я, убогие, развоплощения ждут.

— Честные люди, значит, в городе, а новичков этим шакалам на растерзание?

— А ты что предлагаешь?

— Организовать настоящие бригады для поиска новичков и не грабить их подчистую, а действительно помогать устроиться в новой жизни. Встречать, вот как ты меня встретила...

— У нынешних бригадников с этого всё и начиналось, Илюшенька, но ведь дорого это, новичков встречать, а работникам тоже жить надо, только опыт приобретёшь, научишься новому ремеслу, как тебя дома забывать начинают, развоплощение замаячит... Значит, нужно зарабатывать. Вот и появляются один побор за другим, все придуманные, а на самом деле, чтобы при свежих покойниках руки погреть, собственное существование продлить подольше. Есть и такие, что без сети маяков работают, на свой страх и риск. Но это таланты, потому они новичков как липку и не обдирают. Например, твой Афоня, ведь хороший человек... а что деньги у тебя выцыганивал, так ведь понемножку, только чтобы себе на прожитьё хватило. А тут — организация, им деньжищ всегда нужно больше, чем есть.

— Хорошо, с этим я разберусь попозже...

— Ладно, — улыбнулась тётя Саша, — слушай, как тебе своих искать...

Из странной, стоящей посреди нихиля комнатёнки Илья Ильич ушёл через несколько часов. Перед уходом поправил что мог, вот только книги не сумел сделать вновь читаемыми. Библиотека у тёти Саши была своеобычная и, кроме обязательной классики, насчитывала множество каких-то странных сочинений, о которых Илья Ильич и не слыхивал, а потому и восстановить не сумел. А так — потратил сколько-то мнемонов, и комната стала жилой. Заодно оттренировал нехитрое умение — узнавать, за что именно получена та или иная монетка. Зажимал серебристый мнемон между ладонями и узнавал кое-что о той жизни, что продолжалась дома после его ухода, но каким-то боком касалась его. Скажем, шофёр, подвозивший его в Лахту, разменивая накалымленную сотню, подумал мельком: как там поживает щедрый старикан... небось подлатали доктора и теперь дедуля жалеет о раскиданных деньгах. Нет, парень, не жалеет. Сотенная банкнота оборотилась здесь серебристым мнемоном, а это куда как больше, чем просто деньги. Это немного жизни для того, кто уже умер.

Тётя Саша не вмешивалась в хозяйничанье правнучатого племянника, понимала, что только раззадорит гостя. Лишь на прощание сказала: