Многорукий бог Далайна. Свет в окошке

Царский полк двигался по землям Вавилона, внушая непокорным, как следует себя вести, когда приходит хозяин. Всё было как предписано богами, враг не устоял, смелость его ушла, и он облачился во вретище. Однако нашлись безумцы, заградившие дорогу войску. Боевые колесницы вавилонян врезались в ряды ассирийцев. На каждой колеснице стояли щитоносец и лучник, обвязанный вожжами. Топот копыт, ржание, крики и густое гудение стрел...

Точно такие же колесницы были в войске непобедимого Тигли, и Шамашкар частенько слышал споры воинов: чья работа трудней и ответственней. Один должен огромным, в человеческий рост щитом, сплетённым из тростника и обитым кожей, прикрывать от ударов себя и своего товарища. Причём делать это надо так, чтобы не закрывать обзора, не мешать управлять колесницей и пускать стрелы. Второй бьёт во врага из тяжёлого лука, одновременно управляя упряжкой коней. Конечно, кони хорошо выезжены и слушаются голоса, а на всякий случай вожжи обвязаны вокруг поясницы стрелка, так что он может, не прекращая стрельбы, движением тела направлять коней. Кто решит, чей труд достойней? И вечной обидой для стрелков и щитоносцев оказывалось то, что самая большая выдача вина и самое крупное вознаграждение полагалось не им, а мукил аппати — воинам, строящим дороги, без которых боевая колесница окажется совершенно беспомощной (Илья Ильич, который в эту минуту кинул из-под бровей оценивающий взгляд на задумавшегося стражника, согласился бы с мудрым решением царя Тигли).

И вот там, в мелкой стычке, для которой не нашлось места на глиняных таблицах, вражеское оружие достало Шамашкара. Срезень — тяжёлая стрела, у которой вместо заострённого наконечника красуется вогнутое лезвие, формой напоминающее полумесяц. В полёте такая стрела гудит наподобие шмеля, и звук этот, для земледельца знаменующий мирное начало лета, воину напоминает о смерти. Срезень с лёгкостью перерубает руку или ногу, но серповидное лезвие специально изогнуто по форме шеи. Именно в шею и ударила проклятая стрела Шамашкара. Сбоку ударила, так что не помогла даже завитая и умащенная маслом накладная борода.

Не было боли, только мир крутанулся, словно в те давние мгновения, когда отец подбрасывал маленького Шамаша и ловил его, смеясь над детским визгом. Вот так же швырнуло ударом срубленную голову Шамашкара. А потом он обнаружил себя среди бесплотной пустыни, безоружным и раздетым, и долго ощупывал шею, стараясь убедиться, что голова крепко держится там, где ей положено.

В нихиле его встретили темнокожие египтяне и попытались обратить в рабство. Угрожая копьями, они хотели заставить высыпать деньги из кошеля, оказавшегося на перерубленной шее, но Шамашкар воспротивился и неожиданно сумел голыми руками разбросать вооружённых противников и уйти в «пустыню облаков» — так он называл про себя нихиль. Вскоре он встретил своих и узнал о смысле посмертных денег (великолепная вещь, что пожелаешь, то и сбудется! Не иначе отец богов Ашшур поделился с людьми крохой своего всемогущества).

Очень быстро он привык к новой жизни и, вернув себе железный меч, пошёл биться с египтянами, жителями Вавилона и Дамаска, с другими народами, порой вовсе неведомыми, которые оказались на удивление сильны. Враги не желали умирать от ударов, не иначе, их боги тоже дали своим детям частицу всемогущества, отменив приговор Мам-Иту. Всякая победа немедленно оборачивалась поражением, походы требовали денег, которые почти никогда не возвращались после боёв, а новые деньги прибывали всё реже, родственники — да уязвит их печень тарантул! — вместо того чтобы день и ночь вспоминать об умерших, занимались ничтожными живыми делами, посадив воинов Ашшура на голодный паёк.

Так продолжалось до той поры, пока в заоблачном мире не появился окончивший земные дела мудрый царь Тигли.

С той давней поры, как отец богов Ашшур сотворил небо и землю из тела убитой им Тиамат, минуло множество царей, и многоучёная владычица Белетцери устала записывать их имена. Цари являлись в облачный мир в блеске и славе, они пытались создавать царства, они требовали дани от покорённых народов и налогов от собственных подданных. Кое-кто по старой памяти даже платил, приближая своё исчезновение, а вместе с тем и гибель царства. Сами цари погибали редко, обращаясь в духов, бродящих среди развалин.