Многотрудная, полная невзгод и опасностей жизнь Ивана Семёнова

— Друг он мой. Не важно, что пёс, а важно, что друг. Не могу я его бросить. А его отовсюду вежливо просят удалиться. Собачья у него жизнь! Характер у него уж больно невозможный. Вредный, я бы сказал. С виду пёс смирный, а засоня и лодырь. А вдруг вот найдёт на него… ужас! Вот в кинотеатре мы с ним работали. Красота. Днём сплю, вечером кино смотрю, ночью дежурю, караулю. Так этот пёс, будь он неладен, вдруг решил тоже в кино ходить. Пролезет в зал, полсеанса сидит смирно, а потом — как начнёт лаять! Все с мест повскакают, крики, а он от криков совсем одуреет и под стульями носится. Ну, привяжу я его на верёвку, а он скулит, прощения просит. «Дай, — говорю, — честное собачье слово, что больше не будешь». Он мордой кивает. Отвяжу я его. И опять старая история. Пришлось нам другую работу искать. Приняли нас в аптеку. Тоже красота! А там ночью дежурная старушка сидела. Кому ночью лекарство потребуется, тот постучит, старушка проснётся и выдаст лекарство. Удобно. И кто это пса научил в окно стучать? Ума не приложу. Подойдёт он к окну и лапой стук-стук. Старушка просыпается, бежит открывать, а на крыльце Былхвост сидит. Улыбается, дурак. Терпела старушка, терпела и заявила начальству: «Или я, или пёс!..» Пошли мы новую работу искать. Вот в эту контору устроились… — дед махнул рукой и замолчал.

— Ну и что, дедушка?

— Ох… Даже и говорить страшно. Думается мне, что Былхвост лунатиком сделался.

— Лунатиком? — оживился Иван. — Это как?

— А вот так. Ночь. Тьма кромешная. Бывало, друг мой храпит вовсю. Пока есть не захочет. А сейчас ни с того ни с сего встанет и — пошёл! Прямо! А глаза закрыты! Спит! — в ужасе крикнул дед. — Стоя спит! На ходу спит! Лунатик! Вот какие дела, голова моя персона.

— Так пусть он себе гуляет, дедушка.

— А вдруг его на крышу потянет? Лунатики, говорят, даже по проводам ходят.

— А почему их лунатиками называют?

— Так ведь без луны-то лунатиков не бывает, — ответил дед. — Тут всё дело в луне. Она на них действует.

Ивану эта болезнь понравилась. Только не знал он1 как ею заболеть?

Задумался.

И — придумал.

«ВОТ ЭТО БУКСИР!»

После звонка с последнего урока Анна Антоновна задержала весь класс.

— Сейчас придёт… — сказала она.

— Буксир! — крикнул Колька Веткин.

Приоткрылась дверь, и раздался голос:

— Можно?

— Входи, входи, — пригласила Анна Антоновна.

В класс вошла девочка.

— Буксир! — закричал Колька Веткин. — Вот это буксир, я понимаю! — И захохотал, будто Чарли Чаплина увидел.

Но больше никто не рассмеялся.

Иван втянул свою большую голову в плечи.

Дело в том, что если бы эта девочка родилась мальчиком, то из неё (то есть из него) получился бы борец или боксёр самого тяжёлого веса. Эта четвероклассница ростом была как семиклассница, а может быть, и больше.

Звали её Аделаида.

ДОЧЬ КРОКОДИЛА

Стоял на улице киоск с вывеской «Мороженое». В киоске сидела тётя. Один зуб у тёти был не простой, а золотой. Когда на него попадал солнечный луч, зуб сверкал, как прожектор.

Ребята говорили, что раньше на месте этого зуба у тёти рос клык. Потом его кто-то выбил, и она вставила себе золото.

Конечно, к взрослым надо относиться с уважением. Взрослые — это, в общем, неплохие люди. Но у них есть один недостаток: они часто забывают, что в своё время сами были маленькими. Они забыли, например, что внутри каждого мальчишки вставлен моторчик. И этот моторчик вырабатывает так много энергии, что если мальчишка посидит спокойно больше чем семнадцать минут, то может взорваться. Поэтому и приходится бегать сломя голову, драться, кусаться, обзываться — только бы не взорваться!

Бывают среди взрослых и плохие люди, даже очень плохие. Это я вам говорю по секрету, и вы уж меня, пожалуйста, не выдавайте. Подрастёте — сами увидите, что я прав.

Сейчас же разговор идёт только о тёте с золотым зубом.

Паша Воробьёв назвал её однажды крокодилом.

— Какой же она крокодил? — удивился Колька Веткин. — Крокодил — это он. А она — это она.

— Значит, крокодил женского рода, — заключил Паша.

Так тётю и стали звать.

Почему же к ней такое отношение?

Попросту говоря, тётя эта была страшная злюка. Если бы разрешили есть людей, то она в первый же день съела бы человек пять.

Ох и злая была!

Мороженое стоит одиннадцать копеек, а вам дома дали двенадцать — гривенник и двоечку.

Вы бегом к киоску.

— Дайте мороженку!

Глаза у тёти округляются, лицо наливается красной краской, и тётя кричит на весь посёлок нечеловеческим голосом:

— Нету сдачи!

И тут вы хоть головой об киоск бейтесь, мороженки вы не получите. Ни за что.

И даже если вы сбегаете в ближайший магазин, и разменяете деньги, и принесёте тёте ровно одиннадцать копеек, то не думайте, что мороженка у вас в руках. Как бы не так!

Вполне может случиться, что тётя в это время жуёт. И на все ваши просьбы она будет кричать нечеловеческим голосом:

— У меня обед! Все люди едят, а мне нельзя?! — и ещё кулаком погрозит.

А жевать она может долго. Скопится огромная очередь, а тётя жуёт и жуёт.

Наконец, всё съела. Так вы думаете, что теперь получите мороженку? Вряд ли. Тётя крикнет:

— Пить захотела!