Множественные убийства: природа и причины

Я хотел бы выдвинуть очень осторожное предположение, что в лице некрофильских убийц мы сталкиваемся с какой-то сверхчеловеческой трансцендентной реальностью. То, что среди них встречаются душевнобольные, скорее подтверждает, чем опровергает выдвинутую мной гипотезу. Любой некрофильский человек (не только преступник) живет в своем особом мире и говорит на своем языке с другими и с самим собой, хотя тот язык бывает невнятен и иногда непонятен ему самому. Поскольку из всех живых такой человек наиболее плотно соприкасается со смертью, он недоступен (или малодоступен) пониманию других. В дальнейшем будет показано, что некрофильский преступник как бы вступает в диалог со смертью, хотя это и для него самого отнюдь не очевидно. Следовательно, для него стена между жизнью и смертью проницаема, и в своем микромире он не чувствует себя замкнутым в рамках своего земного существования. Прислуживая смерти, подобный человек, возможно, ощущает, что «тот мир» понимает и одобряет его, что придает ему новые силы. Поэтому по ту сторону бытия он будет благосклонно принят.

Множественные некрофильские убийства, некрофильские убийцы — это в конечном счете часть, притом весьма существенная, глобальной проблемы жизни и смерти. Интерес к ней, который европейская культура как-то пытается скрыть, проявляется и в форме исследования мифологии неевропейских народов. Как справедливо отмечает М. Элиаде, современного человека Запада прежде всего притягивают идеи смерти и возрождения, но не для того, чтобы позаимствовать их, а для того, чтобы обдумать и попытаться расшифровать.

Эти концепции выражают человеческие состояния, которые западный мир давно оставил позади и которые как таковые не приемлемы для современного европейца. В то же время их неистощимая суть и ее герменевтическое толкование могут значительно стимулировать философское мышление. Например, мы не можем преуменьшить значение того факта, что архаические и восточные культуры преуспели в придании положительных ценностей обеспокоенности, смерти, самоунижению и хаосу. В период происходящего сейчас кризиса знание того, каким образом и исходя из каких предпосылок такие различные культуры, как «примитивные» и индийские верования, пришли к приписыванию достоинств ситуациям, которые для современного человека являются лишь ужасающими, абсурдными и демоническими, может стать не только полезным, но и необходимым[1].

Архаичные и первобытные культуры отличаются совсем иным отношением к смерти, ее месту в жизни. Это отношение должно быть предметом самого пристального внимания, поскольку не исключено, что некрофильский убийца в своем преступном поведении реализует эти первобытные установки. Трудно сказать, как и почему это происходит, но вполне возможно, что здесь действует архетипический механизм. Эту гипотезу я намерен проверить в данном исследовании, отдавая себе отчет в том, что наше европейское отношение к смерти и убийству никак не может быть единственным. Разумеется, такой взгляд отнюдь не означает оправдания убийств, а представляет собой попытку лишь понять их.

Представление о функционировании архетипических механизмов в генезисе убийств вообще и некрофильских убийств в особенности основывается на признании того, что каждый из нас не начинает жизнь с чистого листа — из социальной среды мы постоянно наследуем нечто исключительно важное. В 1927 г. К. Г. Юнг писал: «Древние религии со своими возвышенными символами возникли не на ровном месте; они являются порождением той же человеческой души, которая и в настоящий момент живет в каждом из нас. Все они, в своей первобытной форме, продолжают жить внутри нас и могут в любой момент взорваться и дать нам ощутить свою разрушительную силу под видом массовых внушений, против которых личность беззащитна. Наши грозные боги лишь поменяли имена: ныне они оканчиваются на «-изм»[2].

Человек, по моему убеждению, наследует не душу, а лишь способность воспринимать и адаптировать из социальной среды архетипы. Их можно назвать душой, но это было бы весьма неточно.

Я хотел бы показать, что некрофильский убийца подвластен зову предков искусительному шепоту древнейшего человека, который стремился к смерти и хаосу, чтобы возродиться вновь. Именно такой обязательный и принципиальный порядок, включающий в себя даже космогонический хаос, зафиксирован первобытными мифами и передается современному убийце через архетипы. Все названные стадии, в том числе символическая смерть, составляют обряды инициации. В смерти другого преступник-некрофил, как можно предположить, предощущает собственную, но смерть другого представляется ему платой за свою жизнь, и об этом мне прямо сказал один из таких убийц.