Множественные ушибы

Я смутно помнил, что говорил нечто подобное. В тот день, когда думал, что на следующее утро уеду, а потом совершенно забыл. А у Греттен мои слова отложились в голове.

– Я имел в виду, при мне, – добавил я.

– Это наш амбар. Мне не надо спрашивать у вас разрешения.

– Пусть амбар ваш, но это не дает вам права копаться в моих вещах.

– Думаете, мне нужны ваши старые носки и майки? – Греттен разозлилась. – И ваша дурацкая музыка мне не нравится. А вот если папа узнает, что я была здесь, он вам задаст!

Я решил не спорить с ней.

– Прошу прощения, что нагрубил. Просто не ожидал никого здесь встретить.

Греттен смягчилась, но не проявила желания уйти и, пока я доставал из карманов и выкладывал на матрас сигареты и зажигалку, стояла, опершись о лошадку-качалку, и поглаживала ее гриву.

– Можно попробовать?

– Вы курите?

– Нет.

– Тогда лучше не начинать.

Я понимал, что говорю, как ханжа, но ничего не мог с собой поделать.

Греттен надула губы.

– Почему вы в плохом настроении?

– Устал. Выдался тяжелый день.

Она задумчиво наматывала на палец черные пряди лошадиной гривы.

– Сколько вы у нас пробудете? Пока не отремонтируете дом?

– Не знаю.

– Папа считает, что вы от чего-то скрываетесь.

– Ваш папа не может всего знать.

– Он знает больше вас. Я не уверена, что вы ему нравитесь. Но если вы будете добры со мной, замолвлю за вас словечко.

Я промолчал. И, надеясь, что она поймет намек и уйдет, убрал с матраса очередную майку. Из нее что-то выпало. Фотография.

– Кто это? – спросила Греттен.

– Так, никто.

Я хотел подобрать снимок, но она опередила меня и, поддразнивая, спрятала.

– А я думала, у вас нет подружки.

– Нет.

– Тогда зачем вы возите с собой ее фото?

– Все забываю выбросить.

– Значит, вам безразлично, что будет с этой карточкой? – Улыбаясь, Греттен схватила с матраса зажигалку и поднесла к снимку.

– Не надо! – Я протянул к ней руку.

Но Греттен увернулась и, не выпуская снимка и зажигалки, отскочила назад.

– А говорили, безразлично.

– Отдайте!

– Не отдам, пока не скажете, кто она. – Греттен щелкнула зажигалкой. – Только придется поспешить.

Я попробовал выхватить у нее фотографию, но она, торжествующе расхохотавшись, отдернула руку, и пламя коснулось уголка карточки. Глянцевая бумага вспыхнула желтым цветом. Греттен вскрикнула и выронила снимок. Я сбросил его с матраса и старался потушить, пока изображение чернело и съеживалось. Фотография горела, а чердак был полон сухого дерева. Пришлось схватить стоявшую рядом бутылку с водой и загасить огонь. Фотография зашипела, пламя потухло. Чердак наполнился запахом паленого. Я смотрел на кучку пепла и лужицу воды на полу.

– Из-за я вас обожгла пальцы, – пожаловалась Греттен.

Я поставил бутылку на место.

– Шли бы вы отсюда!

– Я не виновата. Не надо было у меня отнимать.

– Папа вас хватится.

Греттен колебалась, но упоминание об Арно подействовало. Я не оборачивался, пока она спускалась в люк. Когда ее шаги стихли, я нагнулся и поворошил мокрый пепел. От фотографии ничего не осталось, кроме обуглившегося по краям маленького кусочка белой рамки.

Я бросил его на пол и пошел искать что-нибудь, чем можно убрать грязь.

Лондон

Однажды вечером Хлоя после работы пропала. Мы собрались после занятий с Колламом и парой студентов. Но не в «Домино», туда мы больше не ходили. Раньше мне доставляло удовольствие наблюдать, как Хлоя работала за стойкой, и ждать, когда в баре настанет затишье и она присоединится к нам. Но это ушло в прошлое и больше не радовало.

– Считаешь себя обязанным присматривать за мной? – спросила она, когда я, уходя, произнес: «Увидимся позже».

– Нет. Если не хочешь, чтобы я приходил, так и скажи.

– Поступай, как знаешь. – Она пожала плечами.

Было около часа ночи, когда я ушел от Коллама и вернулся домой. Теперь запах масляных красок и скипидара в квартире ощущался не так сильно. После нашего возвращения из Брайтона Хлоя не рисовала, но мы эту тему не затрагивали.

В баре она заканчивала работу не раньше двух часов. Я заварил кофе, включил проигрыватель и поставил «Убийственное лето» – фильм, который, как и все в моей коллекции, смотрел часто. Хлоя утверждала, что картина мне нравится, потому что почти все действие Изабель Аджани красуется практически голой. В ее словах был резон, но фильм действительно кинематографически очень красивый.

Я следил, как с неизбежностью разворачивался цикл страсти и трагедии. И лишь когда картина закончилась, осознал, что уже очень поздно: Хлоя должна была вернуться час назад. Я позвонил в бар, но никто не ответил. Подождал еще полчаса, затем, оставив записку на случай, если она объявится дома, отправился в «Домино». На улицах было пусто. Я повернул к Кингз-роуд тем путем, которым мы привыкли с ней ходить. С тех пор как я перестал встречать Хлою, ее либо кто-нибудь провожал, либо она брала такси. Двери бара были заперты, свет внутри не горел, но я на всякий случай постучал. Когда эхо ударов стихло, темное здание снова погрузилось в тишину.