Множество жизней Элоизы Старчайлд

– Мальчики не наследуют воспоминания, – говорит Камилла. – Только девочки. – У нее на лице написано сожаление. – У меня есть внучка, – добавляет она. Она ловит взгляд Галлеи. – Нет, – отвечает она на незаданный вопрос.

– Выходит… – Галлея не решается озвучить свою мысль.

– Выходит, хорошо, что ты не стала дожидаться возвращения кометы в 2136 году, – говорит Камилла. – Не осталось бы никого, кто встретил бы тебя здесь.

Они сидят, размышляя об этом. Триста лет воспоминаний.

– То есть…

– …все это умрет вместе со мной, – кивает Камилла.

Их взгляды упираются в стол. Галлея пытается переварить эту новость. Робот-официант приносит их заказы, и они ковыряются в своих тарелках. Ни у одной, ни у второй нет аппетита. Они делятся воспоминаниями об Элоизе. Воспоминания Камиллы заканчиваются рождением Сильвии. Она не знает о Родерике Эгльфине. Знает, что Элоиза встретила смерть на гильотине. Знает, что она могла быть беременна в это время. Но почти ничего больше.

– До нас иногда доходили кое-какие новости, – объясняет она Галлее. – Одна из служанок поместья присутствовала на казни. Она видела, как старуха в платке вскрыла тело Элоизы, и божилась, что через разрез та извлекла младенца. Что стало с ребенком, мы так и не узнали. До сегодняшнего дня. – Она печально улыбается.

Раньше, чем Галлея могла бы подумать, у них заканчиваются истории. То ли их слишком много, чтобы рассказать все. То ли слишком мало.

– Ты когда-нибудь задумывалась почему? – спрашивает Галлея через некоторое время.

– Что – почему?

– Почему это происходит. Почему мы видим эти сны. Воспоминания.

Морщины на лице Камиллы похожи на контурную карту, повторяющую рисунок всех ее жизней. Когда ее лицевые мышцы сокращаются, морщины приобретают новые очертания. Становятся новыми рисунками. Она поджимает губы, и вверх к ее носу и вниз к подбородку разбегается карта рек.

– Мое милое дитя, – говорит она, – твой вопрос не имеет смысла.

Трапеза подходит к концу. Из пачки «Житан» Камилла вытряхивает на тыльную сторону ладони сигарету и предлагает одну Галлее.

– Нет, спасибо.

Она роется в сумке в поисках зажигалки.

– Как так вышло, что ты все еще куришь? – спрашивает Галлея. – Кто сейчас вообще курит?

– Я курю, – отвечает Камилла. – Курение убило мою мать, а до нее ее мать, и, видит Бог, все мы в конце концов подохнем от этой гадкой привычки, но мы не можем от нее отказаться. Никто из нас так и не смог бросить. В 2025-м, когда стало понятно, что сигареты вот-вот запретят, я купила тысячу пачек, и вот, теперь растягиваю одну на месяц. У меня осталось еще около половины. Когда закончится последняя, может быть, я и брошу. – Она держит сигарету губами и щелкает зажигалкой, втягивая дым в легкие со стоном облегчения. – Кого вообще волнует смерть?

– Меня волнует, – говорит Галлея.

Камилла смотрит на нее.

– Да, наверное, – тянет она. – В любом случае, ты задаешь неправильные вопросы. Нельзя взять и спросить «почему» что-то происходит во вселенной. Почему появился этот холм? Почему магниты указывают на север? Почему у мужчин гигантские эго и крошечные члены?

– Но на каждый из этих вопросов можно ответить, – возражает Галлея. – Холм появился, потому что его сформировали погодные и геологические условия. Магниты указывают на север, потому что у Земли есть магнитное поле, а…

– Пф! – Камилла отмахивается от ее аргументов. – Ты вовсе не это имела в виду, когда спрашивала «почему». Твой вопрос был гораздо глубже. Ты, на самом деле, хочешь знать: почему, ПОЧЕМУ, ПОЧЕМУ! ПОЧЕМУ вселенная создала этот казус? Каково его высшее назначение? Какую роль мы играем в общей картине мира? Это ведь твой вопрос? Это ведь ты хотела бы знать?

– Наверное.

Тирада Камиллы заставляет Галлею упасть духом.

– Тогда перестань спрашивать, – говорит женщина. – На это нет ответа. Не потому, что мы его не знаем, а потому, что нет никакой общей картины мира. Никакого грандиозного плана. Никакого высшего замысла. У тебя есть специальность?

– Я специализируюсь на социальной истории Франции в ранние годы Первой республики.