Мо Сян

Вадим коротко ухмыльнулся, и Алла скривилась в ответ. Губы ее дергались, в глаза просились слезы.

- Я пойду соберу вещи. Насчет того, что после обмена они нас не пустят обратно – он так на самом деле сказал, поэтому внимательно проверь, чтобы телефон был в кармане, а трусы – на жопе. И проследи за ней. От нас тут не должно остаться и следа, поняла? И успокой идиотину, а то она обязательно себя накрутит и что-нибудь учудит...

Вадим оценивающе оглядел поникшую Аллину физиономию, потянулся, хрустнув шейными позвонками, и ушел к себе.

Она же снова, против воли, поддалась благодати местной земли и, опустившись на траву рядом с грядкой петуний, глядела в поля. Теплый ветер гонял по воздуху душистый яблоневый и грушевый цвет, солнце не пекло, а лишь мягко грело; где-то в загоне мычали коровы, наговаривали куры, сыто всхрюкивала свинья. Хотелось взять буханку теплого хлеба, разломить, пойти к животным и протянуть полные угощения ладони под мягкие губы и шершавые языки, погладить теплые шкуры и влажные кирзовые носы…

- Возвращаются, - послышался позади голос, и Алла, вздрогнув, обернулась. На крыльце стояла Вагина. Что-то в ней неуловимо изменилось, но Алла не сразу сообразила, что именно. Пропали стародевичьи суетливость и заполошность, черты лица, обычно вялые и какие-то подкисшие, затвердели. Глаза, все еще припухшие после плача, не блуждали, а смотрели прямо и цепко.

- Давно ты здесь? – спросила Алла смущенно.

- Только вышла, - ответила та и кивнула в сторону озаренного ярким солнцем поля. Алла проследила за ее взглядом и торопливо поднялась с земли. Еще совсем далеко, у самого горизонта появились крошечные черные точки – монахи возвращались в монастырь.

…

Когда все ярусы пагоды оказались плотно запечатаны тяжелыми деревянными ставнями, а звонарь занял место в крошечной колокольне, все трое уже стояли в нескольких метрах от насыпи, которая при свете дня оказалась вовсе не из кирпичной крошки, а из битой кроваво-красной киновари. Впрочем, в глаза Алле бросилось еще кое-что, что накануне она не заметила. Барьер был двойным! Метрах в трех от первой была вторая насыпь. Вместе они образовывали что-то вроде широкой пограничной межи. Алла испуганно покосилась на Вадима.

«Все, что нам требуется, это вытолкнуть несчастную идиотку за насыпь…», - вспомнились ей его слова. Но вряд ли он способен на толчок, который закинет пусть и щуплую, но, без сомненья, упирающуюся женщину за три (!!!) метра…

Вадим, явно чувствовавший ее взгляд, тем не менее на него не ответил, продолжая смотреть строго вперед. Впрочем, растерянным он не выглядел. Может, у него был другой план?

Она перевела взгляд вниз, под ноги, где лежала упакованная во что-то вроде погребального савана несчастная, сгнившая Мо Сян. Фарфоровую масочку обратно ей так и не приделали, и Алла с ужасом и отвращением разглядывала провалившееся внутрь «лицо». Из одной глазницы за ночь пророс пучок каких-то синеватых тонконогих грибов, а торчащие в разные стороны желтые зубы покрылись плесенью.

Рядом стояла Ольга. Жиденькие волосы выбились из-под пластмассового «крабика» и клубились вокруг ее головы подобно странному нимбу. Руки были сцеплены в замок под впалой грудью, и Алле почудилось, что та украдкой молится.

«Испроси прощения в сердце своем…», - вспомнились ей слова, произнесенные старцем. Ей отчаянно захотелось узнать, действительно ли старец так сказал, или это Дюнины импровизации? Что если… Что если Мать действительно способна просто простить? Если она из бесплодной пустоши смогла сотворить такой прекрасный край, может… Может, и жертва ей вовсе не обязательна?

Внезапно раздался мерный колокольный бой. Алла испуганно воззрилась на вершину пагоды, но не увидела звонаря, только медленно раскачивающийся каменный колокол. Все вокруг стихло – ни ветерка, ни стрекота цикад, ни пения птиц… Все трое вытянулись по струнке и глядели до рези в глазах на круглое, словно фонарь, солнце, на которое быстро начала наползать тень. Алла не раз видела по телевизору затмение, но это было совсем на него не похоже. Что бы ни загораживало Солнце – это явно была не Луна. В тени, поглощающей его, не было привычной округлости – это больше походило на задвигаемую печную заслонку. А когда она задвинулась полностью, все вокруг осветилось невероятным и невозможным черным светом! Он разливался лохмотьями и полосами по внезапно выцветшей Долине. Рисовые кусты, еще минуту назад сочно-зеленые, теперь отливали пеплом и тленом. Бравая расписная пагода, крепкий монастырь и все прилегающие постройки выглядели древними развалинами. Алла оглянулась на автомобиль, как и прежде стоящий у входа в ущелье, и вскрикнула при виде груды ржавого железа, в которое он превратился.

«Божечки!» - подумалось ей, - «Что мы будем делать, если все так и останется?...»