Моав - умывальная чаша моя

Впрочем, довольно уже о городе и деревне. Я ведь собирался рассказать вам о Джоне Кетте и Коустонском сельском празднике. С другой стороны, у нас с минуты на минуту речь пойдет о кроте, так что животных я приплел сюда отнюдь не случайно.

Открытие Коустонского школьного праздника можно было счесть и долгом, и удовольствием сразу. Я принадлежал к числу старых питомцев школы, я был с ней связан, и у меня было чем в ней заняться– вместо того чтобы просто бродить взад-вперед, сцепив за спиной руки на манер заштатного члена королевской семьи, инспектирующего очистные сооружения. Я мог, к примеру, вновь посетить гардеробную, мог снова вдохнуть острый, отдающий свежеотпечатанным плакатом запах шкафа, стоящего в кабинете живописи, мог полюбопытствовать, освежали ль разметку площадки для игры в «классики» с тех пор, как Тлер Каккер завоевала на ней чемпионский титул.

Коустонский праздник оказался не просто чудом воскрешения прошлых десятилетий – это если оставить в стороне пугающий матч по теквон-до, устроенный местными мальчиками. Довольно было лишь запаха пересахаренных бисквитных пирожных и слегка подкисшего сена, чтобы напомнить мне времена, когда мир был юн и кругом виноват передо мной.

Я бродил от лотка к лотку в своего рода ошеломлении, иногда слыша застенчивое бормотание: «Вряд ли вы меня вспомните…»

Тлер Каккер отрастила пару взрывоопасных грудей и обзавелась целым выводком дочерей, старшая из которых выглядела более чем готовой приступить к самостоятельному воспроизводству. Мэри Хенч улыбнулась мне из-под пушистых усов – и из-за плеча свирепого обличья подружки (мальчики явно продолжали числиться у нее по разряду остолопов), а вот Джон Кетт так и остался все тем же господином, недоумевающий взгляд которого сопровождал меня безмолвным осуждением в течение двадцати пяти лет.

– Ну что, молодой человек, полагаю, с тех пор как вы были здесь в последний раз, все несколько сократилось в размерах?

Я согласился с ним, и он перевел разговор на кротов.

Кротов?

Когда я только еще появился на празднике и производил традиционный предварительный осмотр лотков с угощениями и напитками, кое-кто из собравшихся на праздник тоже заговаривал со мной о кротах, подмигивая или многозначительно и шутливо пристукивая себя пальцем по кончику носа, – и у меня создалось впечатление, будто они на что-то намекали.

Садовниками у моих родителей были два брата, Алек и Айвен Табби, выбивавшиеся из сил в стараниях избавить теннисный корт – равно как и невообразимую гордость нашего парка, бадминтонную площадку, – от кротов. Возможно, тут-то некая связь и присутствовала?

Кротовая охота есть великое искусство, большинство практикующих ее (а среди них всегда можно встретить вооруженных запасом ядохимикатов людей во флюоресцентных жилетах) подолгу тихо стоят на месте, оглядывая лужайки и свежие кротовые кочки. После получаса такой мучительной бездеятельности они наконец оживают и неслышно обходят выбранные, по видимости наобум, участки травы, по которым и расставляют капканы. Пару дней спустя из капканов извлекаются три-четыре мертвых крота. Я полагаю, что кротоловы, пока они стоят столбами, на самом деле высматривают еле приметную дрожь земли или те участки травы, что посветлее либо потемнее других, и это дает им представление о том, в каком направлении продвигаются кроты. Сами кротовые кочки, разумеется, ничего на сей счет сказать не могут, поскольку нарывшие их джентльмены в черном уже убрели куда-то еще. Весь фокус в том, чтобы догадаться – куда.

Тогда, в 1965-м, в первые недели триместра, проведенного мной в Коустонской начальной школе, меня все сильней и сильней угнетала моя неспособность завоевать звезду по природоведению.