Моби Дик, или Белый Кит

— Фалек, Фалек, — проговорил Вилдад, возводя очи и руки к небесам. — Ведь и ты сам, как и я, изведал немало опасностей. Ведь ты знаешь, Фалек, что означает страх смерти. Как же можешь ты прибегать к столь нечестивому пустословию? Не возведи на себя напраслину, скажи, положа руку на сердце, Фалек, разве тогда, у берегов Японии, когда вот этот самый «Пекод» потерял в тайфуне все три мачты, — помнишь, ты как раз плавал помощником у Ахава? — разве не думал ты тогда о смерти и божьей каре?

— Вы только послушайте его! — вскричал Фалек и зашагал по тесной каюте, глубоко засунув руки в карманы. — Все слышали, а? Подумать только! Ведь судно каждую минуту могло пойти ко дну! Что же, думать о смерти и божьей каре? Когда все наши три мачты с таким адским грохотом колотились о борт, а зыбь разбивалась над нами, и с кормы, и с носа! Думать в это время о смерти и божьей каре? Нет, некогда нам было думать о смерти. Жизнь — вот о чём мы думали с капитаном Ахавом. Как спасти команду, как поставить новые мачты, как добраться до ближайшего порта — вот о чём я тогда думал.

Вилдад промолчал; он застегнул на все пуговицы сюртук и гордо прошествовал на палубу, и мы последовали за ним. Здесь он остановился и стал спокойно наблюдать за работой парусных мастеров, которые на шкафуте чинили грот-марсель. Время от времени он нагибался и подбирал обрезок парусины или просмолённой бечёвки, чтоб они, не дай бог, не пропали зря.

Глава XIX. Пророк

— Братья, вы нанялись на этот корабль?

Мы с Квикегом только что покинули «Пекод» и медленно шли по набережной, каждый погружённый в собственные мысли, когда какой-то незнакомец обратился к нам с этими словами, остановившись прямо перед нами и наведя свой толстый указательный палец на корпус упомянутого судна. Человек этот был облачён в крайне ветхий, выцветший бушлат и заплатанные брюки, а шею его украшал обрывок чёрного платка. Сливная оспа пролилась по его лицу во всех мыслимых направлениях, и теперь оно напоминало замысловато изборождённое русло пересохшего потока.

— Вы нанялись туда? — повторил он свой вопрос.

— Вы имеете в виду судно «Пекод», полагаю? — переспросил я, стараясь выиграть немного времени, чтобы получше его рассмотреть.

— О, да, именно «Пекод», вот тот корабль, — подтвердил он, отведя руку назад, а затем стремительно выбросив её перед собой, так что вытянутый палец, точно штык, вонзился в цель.

— Да, — ответил я, — мы только что подписали там бумаги.

— Оговорено ли в бумагах что-нибудь касательно ваших душ?

— Касательно чего?

— А, у вас их, вероятно, нет, — быстро проговорил он. — В конце концов это не так уж важно. Я знаю многих, у кого нет души — им просто повезло. Душа — это вроде пятого колеса у телеги.

— О чём ты бормочешь, приятель? — удивился я.

— Но он имеет избыток, которого станет на то, чтоб покрыть недостаток у всех других, — неожиданно заключил незнакомец, делая особое, тревожное ударение на слове «он».

— Пошли, Квикег, — сказал я, — этот тип, видно, сбежал откуда-то. Он говорит о ком-то и о чём-то, нам с тобою неизвестном.

— Стойте! — вскричал незнакомец. — Вы правы — ведь вы ещё не видели Старого Громобоя, верно?

— Кто это Старый Громобой? — спросил я, остановленный значительностью его безумного тона.

— Капитан Ахав.

— Что? Капитан нашего корабля? Капитан «Пекода»?

— Да, многие из нас, старых моряков, называют его этим именем. Ведь вы его ещё не видели, верно?

— Пока нет. Говорят, он был болен, но теперь поправляется и скоро уже будет совсем здоров.

— Совсем здоров, а? — повторил незнакомец с каким-то торжествующе горьким смехом. — Капитан Ахав будет здоров тогда, когда опять будет здорова моя левая рука, не раньше, слышите?

— А что вам о нём известно?

— А что вам о нём рассказали?

— Да они ничего почти не рассказывали; я слышал только, что он хороший китобой и хороший капитан для своих матросов.

— Верно, всё это так — и то и другое верно. Но когда он приказывает, тут уж приходится поворачиваться. Ворчи не ворчи, вой не вой, а слово Ахава — закон. Но о том, что случилось с ним когда-то у мыса Горн, когда он три дня и три ночи пролежал, как мёртвый; о смертельной схватке с Испанцем пред алтарём в Санта — обо всём этом вы ничего не слыхали? А о серебряной фляге, в которую он плюнул? И о том, как в последнем рейсе он потерял левую ногу во исполнение пророчества? Неужели вы ничего не слышали обо всём этом, об этом и ещё кое о чём? Ну конечно, вы об этом не слыхали, откуда же вам знать? Кто вообще знает об этом, даже у нас в Нантакете? Однако о том, как потерял он ногу, вы, может статься, всё же слыхали? Да, да, вижу, об этом вам говорили. Да и кто об этом здесь не знает? То есть о том, что у него теперь только одна нога и что другую он потерял в стычке с кашалотом?

— Друг мой, — остановил я его, — что вы тут такое плетёте, я не знаю, да и знать не хочу, потому что, сдаётся мне, у вас, вроде бы, в голове не всё в порядке. Но если вы имеете в виду капитана Ахава, капитана вон того корабля «Пекода», тогда позвольте сообщить вам, что относительно его ноги мне известно всё.