Моби Дик, или Белый Кит

И он своими руками сплёл себе из троса гнездо-корзинку, отправил на грот-мачту матроса с одношкивным блоком, который тому приказано было насадить наверху и пропустить через него канат; один конец каната Ахав привязал к корзине и приготовил нагель, чтобы закреплять другой у борта. После этого он, не выпуская из рук свободный конец, пристальным взором обвёл всех членов экипажа, подольше задерживаясь на Дэггу, Квикеге и Тэштиго и торопливо минуя Федаллу, и наконец, остановив уверенный, твёрдый взгляд на своём старшем помощнике, сказал:

– Возьмите этот конец, сэр. Я отдаю его в твои руки, Старбек.

Затем он устроился в корзине, дал знак, корзину подняли, Старбек закрепил вытянутый конец и после этого всё время стоял подле него. Теперь, обхватив грот-мачту рукою, Ахав оглядывал безбрежное море на многие мили вперёд и назад, вправо и влево – насколько хватал взгляд с такой высоты.

Когда моряку приходится работать среди снастей на большой высоте, где не во что упереться ногами, и его поднимают к месту на канате и держат там, покуда он не управится со своим делом, – в таких случаях закреплённый на палубе конец всегда поручается какому-то одному человеку, который должен специально за ним следить. Дело в том, что при обычном обилии хитро спутанного бегучего такелажа, когда трудно бывает определить внизу, какой конец куда наверху уходит, и когда то и дело отдаются закреплённые на палубе канаты, легко можно было бы ожидать, что лишённый особо выделенного хранителя моряк наверху по роковой оплошности кого-нибудь из своих товарищей будет выброшен с высоты прямо за борт, в пучину моря. Так что Ахав в данном случае поступил в полном соответствии с морскими обычаями; странно было только, что именно Старбек, кажется, единственный человек на борту, который когда-либо решился противопоставить Ахаву хоть отдалённое подобие собственной воли, и к тому же ещё один из тех, чью добросовестность в дозоре Ахав был готов поставить под сомнение; странно было, что именно его избрал он своим хранителем, без колебаний доверив свою жизнь человеку, которому в другом он не очень доверял.

В первый же раз Ахав и десяти минут не пробыл наверху, как вдруг большой морской ястреб, красноклювый и свирепый, какие так часто летают в этих широтах в самом неприятном соседстве от лица мачтового дозорного на китобойце, – одна из таких птиц вдруг откуда ни возьмись стала с клёкотом и криком метаться вокруг его головы, выписывая запутанную сеть стремительных кругов и восьмёрок. Потом она вдруг взмыла на тысячу футов отвесно ввысь, оттуда, паря по спирали, снова опустилась и опять стала вихрем кружиться у его головы.

Но, вперив жадный взор в смутную, далёкую линию горизонта, Ахав не замечал неистовой птицы, да и никто бы, наверное, не обратил на неё внимания, потому что ничего необычного в её появлении не было, если бы не то, что теперь даже самый беспечный взгляд замечал во всём какой-то особый тайный смысл.

– Ваша шляпа, ваша шляпа, сэр! – воскликнул вдруг матрос-сицилиец, стоявший дозором на верхушке бизани как раз позади Ахава и чуть пониже, отделённый от него глубокой воздушной пропастью.

Но уже смоляное крыло взмахнуло перед самыми глазами Ахава, длинный крючковатый клюв протянулся к его голове – и чёрный ястреб с криком взлетел к небесам, унося свою добычу.

Трижды облетел орёл вокруг головы Тарквиния[327], сорвал с него шапку, а затем снова опустил её прямо ему на голову, после чего его супруга Танаквиль предсказала, что он будет царём Рима. Но только возвращение шапки превратило это происшествие в доброе предзнаменование. Шляпа же Ахава была утрачена навсегда; дикий ястреб летел со своей ношей всё вперёд и вперёд, обгоняя судно, и наконец пропал из виду; в последнее мгновение перед тем, как ему окончательно исчезнуть, можно было смутно различить какую-то еле заметную чёрную точку, которая отделилась от него и с огромной высоты упала в море.

Глава CXXXI. «Пекод» встречается с «Восхитительным»

Неистовый «Пекод» уходил всё дальше и дальше, дни и волны катились назад; по-прежнему покачивался на корме Квикегов гроб, приспособленный под спасательный буй, и вот в один прекрасный день на горизонте показался ещё корабль, чьё название – «Восхитительный» – самым прежалостным образом противоречило его внешнему виду. Когда он достаточно приблизился, все глаза на «Пекоде» устремились на шканцы незнакомца, где стояли так называемые «ножницы» – толстые, скрещённые футах в восьми над палубой брусья, на которых китобойцы обычно несут свои запасные, неоснащенные или повреждённые вельботы.

На «ножницах» незнакомца можно было видеть переломанные белые рёбра шпангоута и несколько расщеплённых досок – всё, что некогда было целым вельботом; но теперь этот остов светился весь насквозь, точно оголённый, разваливающийся, побелевший лошадиный скелет.

– Видели Белого Кита?

– Взгляните! – отозвался худой капитан у гакаборта и указал своим рупором на обломки вельбота.

– Вы убили его?